Что можно приготовить из кальмаров: быстро и вкусно

Теория международных отношений в XXI веке. М.: Международные отношения, 2015.

Работа в сфере теории международных отношений (ТМО) в России не всегда встречает понимание и наталкивается на трудности объективного характера. Немало тех, кто рассматривает ее как нечто вторичное по сравнению с прикладными и региональными исследованиями. Некоторые увлечены не поддающейся эмпирической проверке конспирологией и при обсуждении пружин мировой политики склоны выражаться полунамеками. К трудностям развития ТМО относится и слабость материально-образовательной базы все еще молодой дисциплины, недостаток специалистов и относительно малая включенность российского академического сообщества в глобальные исследовательские проекты.

Все это вряд ли способствует решению Россией масштабных внешнеполитических задач. В мире набирают силу процессы регионализации и культурно-цивилизационной идентификации. Россия все более активно позиционируется политиками как «государство-цивилизация», которое должно отстаивать свои позиции в условиях нарастающей конкуренции великих держав за свои интересы и ценности. В глобальном сообществе международников крепнет потребность в формировании национальных и региональных школ ТМО. На позиции нового важного спора выдвигается полемика между сторонниками универсального и обладающего культурно-региональной спецификой знания. Даже в США, более других претендующих на формирование универсального знания, конгрессы международников уже не первый раз проводились под девизом обсуждения культурной специфики теоретических исследований.

Книга Тимофея Бордачёва и его соавторов Елены Зиновьевой и Анастасии Лихачёвой является важным вкладом в развитие ТМО в России. Ее публикация свидетельствует о появлении среди российских международников более ясных и ранее присутствовавших в латентных формах различий в теоретических позициях. Являясь учебником для бакалавров, книга тем не менее четко обозначает ориентацию на классический реализм Эдварда Карра, Раймона Арона и Генри Киссиджера и приращение знания в традициях позитивизма. Авторы вписывают реализм в широкий историко-теоретический контекст, анализируя ряд ставших классическими работ от «Истории Пелопонесской войны» Фукидида до «Теории международной политики» Кеннета Уолца. Четкое обозначение позиций призвано способствовать более активному обсуждению международниками избранного подхода, тем самым подталкивая развитие ТМО.

Ориентация авторов на классический реализм не означает игнорирования ими других подходов. В частности, учебник отдает должное либеральной, марксистской и конструктивистской парадигмам. Имеются главы, посвященные как великим идеологическим дебатам в ТМО, так и структурным и критическим направлениям, связанным с формированием системного подхода, теориями интеграции, разновидностями миросистемного анализа и осмыслением значимости социально-культурных норм в международных отношениях. Позиционирование книги как выдержанной в традициях классического реализма не означает и игнорирования иных направлений в рамках реалистской парадигмы. Помимо классического направления, анализируются достоинства и слабости структурных направлений реализма (неореализм и неоклассический реализм) и геополитики.

К несомненным достоинствам книги Бордачёва и его соавторов следует отнести ясность изложения и объяснение доступным языком преимуществ классического реализма. Эти преимущества связаны с анализом наиболее опасных по своим последствиям политических процессов (конфликты и войны), осмыслением имеющегося баланса сил в мировой политике и уделением первоочередного внимания государствам, в особенности великим державам, остающимся важнейшими участниками международных отношений. Что бы ни писали сегодня о возрастающей роли глобальных институтов или неправительственных организаций, кризис экономической глобализации и политического порядка в мире обнажил важность взаимодействия государств - США, Германии, России, Китая и других - в предовращении дальнейшей дестабилизации мироустройства. Что бы ни говорили о децентрализации и «гибридизации» насилия на Ближнем Востоке и в Евразии, очевидно, что оно является следствием противоречий государств, а его уровень не может быть снижен без снижения трений и конфликтов между государствами.

По сравнению со структурными направлениями, классический реализм выгодно отличает и нередуционистский подход к приращению теоретического знания. Наряду с использованием строго научных, заимствованных из математики методик и моделей, авторы книги вслед за Николло Макиавелли, Гансом Моргентау, Хедли Буллом и другими не отказываться от качественного осмысления реалий мировой политики, отдают должное логике и интуиции, понимают, что теория, будучи системой осмысления связей и закономерностей, является «и результатом анализа, и инструментом продвижения своих идей». К несомненным удачам книги следует отнести и богатство эмпирического материала, включающего хронологию важнейших событий, интеллектуальные портреты ведущих международников, а также наличие «кейсов» (от английского case-studies), служащих иллюстрацией и контекстом рассматриваемых теоретических положений. Благодаря этому ТМО оживает, наглядно демонстрируя свою необходимость и жизнеспособность.

Однако следует сказать и о характерных слабостях использованного в книге подхода. Они во многом присущи самому реализму и лишь отчасти могут быть адресованы авторам учебника. Укажу, в частности, на две из них.

Первая связана с тем, что реалисты как наиболее консервативное в академической ТМО направление недостаточно быстро адаптируются к происходящим в мире переменам, в том числе тем, которые должны были бы относиться к их непосредственной компетенции. Например, происходящая уже несколько десятилетий информационная революция все еще не произвела на свет глубоких разработок представителей реалистской теории. Они предпочитают анализировать войны, в том числе с применением новых систем насилия и вооружения, но все еще не сделали предметом своего внимания войны информационные. Информационные войны и проблематика «мягкой силы» активно обсуждаются экспертами, на эти темы издаются книги и статьи, в том числе и в России. Что же касается ведущих западных журналов академического реализма, стремящихся задавать тон и в вопросах теории, таких как International Security и Security Studies , то там эта проблематика почти не представлена. Между тем, информатизация и глобализация по-новому ставят, но отнюдь не отменяют необходимости реалистского осмысления старых как мир дилемм безопасности и проблем национального суверенитета, империализма и других.

Кстати сказать, в изучении медийного пространства, формирующихся в нем смыслов и возникающих перед государством вызовов и возможностей в академической науке гораздо больше сделали те, кого реалисты редко удостаивают вниманием - конструктивисты, пост-структуралисты и представители критической теории и критической геополитики. Авторы книги посвящают отдельную главу конструктивизму, но едва упоминают пост-структурализм и критическую геополитику, хотя именно последние интеллектуально подготовили сравнительно новое и относительно самостоятельное теперь направление -конструктивизма.

Вторая слабость реализма вообще - хотя классического в меньшей степени, чем структурного - связана с его тяготением к статично-консервативному пониманию не только мировой системы, но и процессов формирования социального знания. Авторы книги уделяют значительное внимание методам исследования международных отношений, но, думается, что российские реалисты и международники в целом нуждаются в полноценном обсуждении широкого круга вопросов, связанных с методологией, эпистемологией и онтологией знания. В чем заключается дискурсивная природа и понятийная структура национального интереса? Какие ценности лежат в его основании? Следует ли рассматривать ценности отдельно или в сопряжении с интересами? На эти вопросы трудно ответить без осмысления того, как теория включена в контекст социальных и культурных реалий и каким образом трансформируется, реагируя на этот контекст. Если этот контекст важен, то позволительно ли настаивать на универсальной природе наших знаний о международных отношениях, как это делают реалисты?

Справедливости ради, замечу, что классический реализм известен скептическим отношением не только к универсалистским амбициям преобразования мира, но и к попыткам сформировать универсально применимую систему знаний о международных отношениях. Британский исследователь Эдвард Карр писал, например, что западную науку о международных отношениях следует понимать как «наилучший способ управлять миром с позиции силы», не сомневаясь и в том, что «изучение международных отношений в университетах Африки и Азии, если таковое получит развитие, будет осуществляться с точки зрения эксплуатации слабого сильным». Однако свойственный классическому реализму скептицизм - вряд ли достаточный фундамент приращения теоретического знания. Для такого приращения требуется осмысление основ этого скептицизма, связанных с изучением особенностей национального восприятия, разнонаправленности траекторий национально-исторического развития, своебразия географического положения и культурного контекста. В связи с осмыслением этих реалий очевидна важность развития национальной ТМО, способной подкрепить продвижение страной своего образа, интересов и ценностей в мире. Здесь не обойтись и без интеграции лучших достижений русской политической мысли, столетиями анализировавшей культурно-цивилизационные особенности России и их влияние на отношения страны с внешним окружением. К сожалению, реалисты структуралистского направления оказались лишены способности оценить богатство историко-культурных условий и национальных ценностей и их влияние на формирование ТМО в различных странах и регионах. Авторы книги осознают важность проблемы, завершая свою работу главой о национальных школах международных отношений.

Подытоживая, хочу поддержать усилия Бордачёва и его соавторов по развитию в России академического направления, связанного с классическим реализмом. Чуткость в отношении альтернативных подходов внутри страны и за рубежом вкупе с ориентацией на проверяемое фактами знание будет способствовать подключению российских ученых к глобальным исследованиям международных отношений и постепенному формированию собственных теоретических направлений. Как любая ТМО, реализм силен открытостью другим направлениям и подходам и готовностью учиться у них, оставаясь при этом реализмом. Плодотворным, в частности, видится взаимодействие реализма и конструктивизма с его вниманием к формирующимся в мировой политике системам смыслов, ценностей и идентичностей. Без теоретической интеграции последних трудно представить себе полноценное продвижение национальных интересов и культурно-цивилизационных ценностей России в мире. Высказанные выше критические соображения не отменяют необходимости развивать классическое реалистское направление. Наоборот, активные усилия по разработке этого и иных направлений будут способствовать плюрализации знания, без которого невозможен полноценный рост ТМО.

Указанное выше многообразие намного осложнило и проблему классификации современных теорий международных отношений, кᴏᴛᴏᴩая сама по себе становится проблемой научного исследования.

Существует множество классификаций современных течений в науке о международных отношениях, что объясняется различиями в критериях, кᴏᴛᴏᴩые могут быть использованы теми или иными авторами.

Так, одни из них исходят из географических критериев, выделяя англо-саксонские концепции, советское и китайское понимание международных отношений, а также подход к их изучению авторов, представляющих "третий мир" (8)

Другие строят ϲʙᴏю типологию на базе степени общности рассматриваемых теорий, различая, например, глобальные экспли-кативные теории (такие, как политический реализм и философия истории) и частные гипотезы и методы (к кᴏᴛᴏᴩым ᴏᴛʜᴏϲᴙт бихевиористскую школу) (9) В рамках подобной типологии швейцарский автор Филипп Брайар относит к общим теориям политический реализм, историческую социологию и марксистско-ленинс-кую концепцию международных отношений. Что касается частных теорий, то среди них называются: теория международных акторов (Багат Корани); теория взаимодействий в рамках международных систем (Джордж Модельски, Самир Амин; Карл Кайзер); теории стратегии, конфликтов и исследования мира (Люсь-ен Пуарье, Дэвид Сингер, Йохан Галтуиг); теории интеграции (Амитаи Этциони; Карл Дойч); теории международной организации (Инис Клод; Жан Сиотис; Эрнст Хаас) (10)

Третьи считают, что главной линией водораздела будет метод, используемый теми или иными исследователями, и, с ϶ᴛᴏй точки зрения, основное внимание уделяют полемике между представителями традиционного и "научного" подходов к анализу международных отношений (11,12)

Четвертые основываются на выделении центральных проблем, характерных для той или иной теории, выделяя магистральные и переломные линии в развитии науки (13)

Наконец, пятые опираются на комплексные критерии. Так, канадский ученый Багат Корани выстраивает типологию теорий международных отношений на базе используемых ими методов ("классические" и "модернистские") и концептуального видения мира ("либерально-плюралистическое" и "материалисти-

Примеры различных классификаций современных теорий международных отношений можно было бы продолжать. Не стоит забывать, что важно однако отметить по крайней мере три существенных обстоятельства. В первую очередь, любая из таких классификаций носит условный характер и не в состоянии исчерпать многообразия теоретических взглядов и методологических подходов к анализу международных отношений1. Во-вторых, указанное многообразие не означает, что современным теориям удалось преодолеть ϲʙᴏе "кровное родство" с рассмотренными выше тремя основными парадигмами. Наконец, в-третьих, вопреки все еще встречающемуся и сегодня противоположному мнению, есть все основания говорить о наметившемся синтезе, взаимообогащении, взаимном "компромиссе" между непримиримыми ранее направлениями.

Исходя из сказанного, ограничимся кратким рассмотрением таких направлений (и их разновидностей), как политический идеализм, политический реализм, модернизм, транснационализм и неомарксизм.

" Впрочем, они и не ставят перед собой подобную цель. Их цель в другом - осмысление состояния и теоретического уровня, достигнутого наукой о международных отношениях, путем обобщения имеющихся концептуальных подходов и сопоставления их с тем, что было сделано ранее.

Наследие Фукидвда, Макиавелли, Гоббса, де Не стоит забывать, что ватгеля и Клаузевица, с одной стороны, Витория, Греция, Канта, - с другой, нашло ϲʙᴏе непосредственное отражение в той крупной научной дискуссии, кᴏᴛᴏᴩая возникла в США в период между двумя ми-Лрвыми войнами, дискуссии между реалистами и идеалистами. |ИгИдеализм в современной науке о международных отношени-уУ имеет и более близкие идейно-теоретические истоки, в качес-"тве кᴏᴛᴏᴩых выступают утопический социализм, либерализм и пацифизм XIX в. Его основная посылка - убеждение в необходимости и возможности покончить с мировыми войнами и вооруженными конфликтами между государствами путем правового регулирования и демократизации международных отношений, распространения на них норм нравственности и справедливости. Согласно данному направлению, мировое сообщество демократических государств, при поддержке и давлении со стороны общественного мнения, вполне способно улаживать возникающие между его членами конфликты мирным путем, методами правового регулирования, увеличения числа и роли международных организаций, способствующих расширению взаимовыгодного сотрудничества и обмена. Важно заметить, что одна из его приоритетных тем - ϶ᴛᴏ создание системы коллективной безопасности на базе добровольного разоружения и взаимного отказа от войны как инструмента международной политики. В политической практике идеализм нашел ϲʙᴏе воплощение в разработанной после первой мировой войны американским президентом Вудро Вильсоном программы создания Лиги Наций (17), в Пакте Бриана-Келлога (1928 г.), предусматривающем отказ от применения силы в межгосударственных отношениях, а также в доктрине Стаймсона (1932 г.), по кᴏᴛᴏᴩой США отказываются от дипломатического признания любого изменения, если оно достигнуто при помощи силы. В послевоенные годы идеалистическая традиция нашла определенное воплощение в деятельности таких американских политиков как госсекретарь Джон Ф. Даллес и госсекретарь Збигнев Бже-зинский (представляющий, впрочем, не только политическую, но и академическую элиту ϲʙᴏей страны), президент Джимми Картер (1976-1980) и президент Джордж Буш (1988-1992) В научной литературе она была представлена, в частности, книгой таких американских авторов как Р. Кларк и Л.Б. Сон "Достижение мира через мировое право". В книге предложен проект поэтапно-

" Иногда ϶ᴛᴏ направление квалифицируется как утопизм (см., например: СаггЕ.Н. The Twenty Years of Crisis, 1919-1939. London. 1956.

го разоружения и создания системы коллективной безопасности для всего мира за период 1960-1980 гг.
Стоит отметить, что основным инструментом преодоления войн и достижения вечного мира между народами должно стать мировое правительство, руководимое ООН и действующее на основе детально разработанной мировой конституции (18) Сходные идеи высказываются в ряде работ европейских авторов (19) Идея мирового правительства высказывалась и в папских энцикликах: Иоанна XXIII - "Pacem in terns" or 16.04.63, Павла VI - "Populorum progressio" от 26.03.67, а также Иоанна-Павла II - от 2.12.80, кᴏᴛᴏᴩый и сегодня выступает за создание "политической власти, наделенной универсальной компетенцией".

Таким образом, идеалистическая парадигма, сопровождавшая историю международных отношений на протяжении веков, сохраняет определенное влияние на умы и в наши дни. Более того, можно сказать, что в последние годы ее влияние на некᴏᴛᴏᴩые аспекты теоретического анализа и прогнозирования в области международных отношений даже возросло, став основой практических шагов, предпринимаемых мировым сообществом по демократизации и гуманизации данных отношений, а также попыток формирования нового, сознательно регулируемого мирового порядка, отвечающего общим интересам всего человечества.

При всем этом следует отметить, что идеализм в течение длительного времени (а в некᴏᴛᴏᴩом отношении - и по сей день1) считался утратившим всякое влияние и уж во всяком случае - безнадежно отставшим от требований современности. И действительно, лежащий в его основе нормативистский подход оказался глубоко подорванным вследствие нарастания напряженности в Европе 30-х годов, агрессивной политики фашизма и краха Лиги Наций, развязывания мирового конфликта 1939-1945 гг. и "холодной войны" в последующие годы. Результатом стало возрождение на американской почве европейской классической традиции с присущим ей выдвижением на передний план в анализе международных отношений таких понятий, как "сила" и "баланс сил", "национальный интерес" и "конфликт".

Стоит сказать - политический реализм не только подверг идеализм сокрушительной критике, - указав, в частности, на то обстоятельство, что идеалистические иллюзии государственных деятелей того вре-

" В большинстве изданных на Западе учебников по международным отношениям идеализм как самостоятельное теоретическое направление либо не рассматривается, либо служит не более, чем "критическим фоном" при анализе политического реализма и других теоретических направлений.

мени в немалой степени способствовали развязыванию второй мировой войны, - но и предложил достаточно стройную теорию. Ее наиболее известные представители - Рейнхольд Нибур, Фредерик Шуман, Джордж Кеннан, Джордж Шварценбергер, Кеннет Томпсон, Генри Киссинджер, Эдвард Карр, Арнольд Уол-ферс и др. - надолго определили пути науки о международных отношениях. Бесспорными лидерами ϶ᴛᴏго направления стали Ганс Моргентау и Реймон Арон.

1 Работа Г. Моргентау "Стоит сказать - политические отношения между наци-\я]Ми. Борьба за власть", первое издание кᴏᴛᴏᴩой увидело свет в |48 году, стала ϲʙᴏего рода "библией" для многих поколений (Д||аентов-политологов как в самих США, так и в других странах ""JSffaaa. С позиции Г. Моргентау международные отношения / ппЬдставляют собой арену острого противоборства государств. В остюве всей международной деятельности последних лежит их стремление к увеличению ϲʙᴏей власти, или силы (power) и уменьшению власти других. При ϶ᴛᴏм термин "власть" понимается в самом широком смысле: как военная и экономическая мощь государства, гарантия его наибольшей безопасности и процветания, славы и престижа, возможности для распространения его идеологических установок и духовных ценностей. Два основных пути, на кᴏᴛᴏᴩых государство обеспечивает себе власть, и одновременно два взаимодополняющих аспекта его внешней политики - ϶ᴛᴏ военная стратегия и дипломатия. Первая из них трактуется в духе Клаузевица: как продолжение политики насильственными средствами. Дипломатия же, напротив, есть мирная борьба за власть. Отметим тот факт - что в современную эпоху, говорит Г. Моргентау, государства выражают ϲʙᴏю потребность во власти в терминах "национального интереса". Результатом стремления каждого из государств к максимальному удовлетворению ϲʙᴏих национальных интересов будет установление на мировой арене определенного равновесия (баланса) власти (силы), кᴏᴛᴏᴩое будет единственным реалистическим способом обеспечить и сохранить мир. Собственно, состояние мира - ϶ᴛᴏ и есть состояние равновесия сил между государствами.

Согласно Моргентау, есть два фактора, кᴏᴛᴏᴩые способны удерживать стремления государств к власти в каких-то рамках - ϶ᴛᴏ международное право и мораль. При этом слишком доверяться им в стремлении обеспечить мир между государствами - означало бы впадать в непростительные иллюзии идеалистической школы. Проблема войны и мира не имеет никаких шансов на решение при помощи механизмов коллективной безопасности или по-

средством ООН. Утопичны и проекты гармонизации национальных интересов путем создания мирового сообщества или же мирового государства. Единственный путь, позволяющий надеяться избежать мировой ядерной войны - обновление дипломатии.

В ϲʙᴏей концепции Г. Моргентау исходит из шести принципов политического реализма, кᴏᴛᴏᴩые он обосновывает уже в самом начале ϲʙᴏей книги (20) В кратком изложении они выглядят следующим образом.

1. Стоит сказать - политика, как и общество в целом, управляется объективными законами, корни кᴏᴛᴏᴩых находятся в вечной и неизменной человеческой природе. По϶ᴛᴏму существует возможность создания рациональной теории, кᴏᴛᴏᴩая в состоянии отражать данные законы - хотя исключительно относительно и частично. Именно такая теория позволяет отделять объективную истину в международной полигике от субъективных суждений о ней.

2. Главный показатель политического реализма - "понятие интереса, выраженного в терминах власти". Стоит заметить, что оно обеспечивает связь между разумом, стремящимся понять международную полигику, и фактами, подлежащими познанию. Стоит заметить, что оно позволяет понять политику как самостоятельную сферу человеческой жизнедеятельности, не ϲʙᴏдимую к данныеческой, эстетической, экономической или религиозной сферам. Отметим, что тем самым указанное понятие позволяет избежать двух ошибок. В первую очередь, суждения об интересе политического деятеля на базе мотивов, а не на базе его поведения. И, во-вторых, выведения интереса политического деятеля из его идеологических или моральных предпочтений, а не из его "официальных обязанностей".

Стоит сказать - политический реализм включает не только теоретический, но и нормативный элемент: он настаивает на необходимости рациональной политики. Рациональная полигика - ϶ᴛᴏ правильная политика, так как она минимизирует риски и максимизирует выгоды. В то же время рациональность политики зависит и от ее моральных и практических целей.

3. Содержание понятия "интерес, выраженный в терминах власти" не будет неизменным. Важно понимать - оно зависит от того политического и культурного контекста, в кᴏᴛᴏᴩом происходит формирование международной политики государства. Это относится и к понятиям "сила" (power) и "политическое равновесие", а также к такому исходному понятию, обозначающему главное действующее лицо международной политики, как "государство-нация".

Стоит сказать - политический реализм отличается от всех других теоретических школ прежде всего в коренном вопросе о том, как изменить

современный мир. Он убежден в том, что такое изменение может быть осуществлено только при помощи умелого использования объективных законов, кᴏᴛᴏᴩые действовали в прошлом и будут действовать в будущем, а не путем подчинения политической реальности некоему абстрактному идеалу, кᴏᴛᴏᴩый отказывается признавать такие законы.

4. Стоит сказать - политический реализм признает моральное значение политического действия. Но одновременно он осознает и существование неизбежного противоречия между моральным императивом и требованиями успешного политического действия. Главные моральные требования не могут быть применены к деятельности государства как абстрактные и универсальные нормы. Стоит заметить, что они должны рассматриваться в конкретных обстоятельствах места и времени. Государство не может сказать: "Пусть мир погибнет, но справедливость должна восторжествовать!". Стоит заметить, что оно не может позволить себе самоубийство. По϶ᴛᴏму высшая моральная добродетель в международной политике - ϶ᴛᴏ умеренность и осторожность.

5. Стоит сказать - политический реализм отказывается отождествлять моральные стремления какой-либо нации с универсальными моральными нормами. Важно заметить, что одно дело - знать, что нации подчиняются моральному закону в ϲʙᴏей политике, и совсем другое - претендовать на знание того, что хорошо и что плохо в международных отношениях.

6. Отметим, что теория политического реализма исходит из плюралистической концепции природы человека. Реальный человек - ϶ᴛᴏ и "экономический человек", и "моральный человек", и "религиозный человек" и т. д. Только "политический человек" подобен животному, так как у него нет "моральных тормозов". Только "мо-ральныйчеловек" - глупец, т.к. он лишен осторожности. Только

*PeJЭДi^^fe^йLчeлoвeкoм"> может быть исключительно святой, поскольку у него^й^Ынв^^еланий.

^Тризнжвая ϶ᴛᴏ, политический реализм отстаивает относительную автономность указанных аспектов и настаивает на том, что познание каждого из них требует абстрагирования от других и происходит в собственных терминах.

Как мы увидим из дальнейшего изложения, не все из вышеприведенных принципов, сформулированных основателем теории политического реализма Г. Моргентау, безоговорочно разделяются другими приверженцами - и, тем более, противниками- данного направления. При всем этом его концептуальная стройность, стремление опираться на объективные законы общественного развития, стремление к беспристрастному и строгому ана-

лизу международной действительности, отличающейся от абстрактных идеалов и основанных на них бесплодных и опасных иллюзиях, - все ϶ᴛᴏ способствовало расширению влияния и авторитета политического реализма как в академической среде, так и в кругах государственных деятелей различных стран.

При этом и политический реализм не стал безраздельно господствующей парадигмой в науке о международных отношениях. Превращению его в центральное звено, цементирующее начало некоей единой теории с самого начала мешали его серьезные недостатки.

Дело в том, что, исходя из понимания международных отношений как "естественного состояния" силового противоборства за обладание властью, политический реализм, по существу, ϲʙᴏдит данные отношения к межгосударственным, что значительно обедняет их понимание. Более того, внутренняя и внешняя политика государства в трактовке политических реалистов выглядят как не связанные друг с другом, а сами государства - как ϲʙᴏего рода взаимозаменяемые механические тела, с идентичной реакцией на внешние воздействия. Разница исключительно в том, что одни государства будут сильными, а другие - слабыми. Недаром один из влиятельных приверженцев политического реализма А. Уолферс строил картину международных отношений, сравнивая взаимодействие государств на мировой арене со столкновением шаров на бил-лиардном столе (21) Абсолютизация роли силы и недооценка значения других факторов, - например таких, как духовные ценности, социокультурные реальности и т.п., - значительно обедняет анализ международных отношений, снижает степень его достоверности. Это тем более верно, что содержание таких ключевых для теории политического реализма понятий, как "сила" и "национальный интерес", остается в ней достаточно расплывчатым, давая повод для дискуссий и многозначного толкования. Наконец, в ϲʙᴏем стремлении опираться на вечные и неизменные объективные законы международного взаимодействия политический реализм стал, по сути дела, заложником собственного подхода. Им не были учтены весьма важные тенденции и уже произошедшие изменения, кᴏᴛᴏᴩые все в большей степени определяют характер современных международных отношений от тех, кᴏᴛᴏᴩые господствовали на международной арене вплоть до начала XX века. Важно заметить, что одновременно было упущено еще одно обстоятельство: то, что указанные изменения требуют применения, наряду с традиционными, и новых методов и средств научного анализа международных отношений. Все ϶ᴛᴏ вызвало критику в ад-

рее политического реализма со стороны приверженцев иных под-хов, и, прежде всего, со стороны представителей так называемого модернистского направления и многообразных теорий взаимозависимости и интеграции. Не будет преувеличением сказать, что эта полемика, фактически сопровождавшая теорию политического реализма с ее первых шагов, способствовала все большему осознанию необходимости дополнить политический анализ международных реалий социологическим.

Представители ^модернизма*, или "научного" направления в анализе международных отношений, чаще всего не затрагивая исходные постулаты политического реализма, подвергали резкой критике его приверженность традиционным методам, основанным, главным образом, на интуиции и теоретической интерпретации. Стоит сказать - полемика между "модернистами" и "традиционалистами" достигает особого накала, начиная с 60-х гг., получив в научной литературе название "нового большого спора" (см., например: 12 и 22) Источником ϶ᴛᴏго спора стало настойчивое стремление ряда исследователей нового поколения (Куинси Райт, Мортон Кап-лан, Карл Дойч, Дэвид Сингер, Калеви Холсти, Эрнст Хаас и мн. др.) преодолеть недостатки классического подхода и придать изучению международных отношений подлинно научный статус. Отсюда повышенное внимание к использованию средств математики, формализации, к моделированию, сбору и обработке данных, к эмпирической верификации результатов, а также других исследовательских процедур, заимствованных из точных дисциплин и противопоставляемых традиционным методам, основанным на интуиции исследователя, суждениях по аналогии и т.п. Такой подход, возникший в США, коснулся исследований не только международных отношений, но и других сфер социальной действительности, явившись выражением проникновения в общественные науки более широкой тенденции позитивизма, возникшей на европейской почве еще в XIX в.

Действительно, еще Сеи-Симон и О. Конт предприняли попытку применить к изучению социальных феноменов строгие научные методы. Наличие солидной эмпирической традиции, методик, уже апробированных в таких дисциплинах как социология или психология, ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙующей технической базы, дающей исследователям новые средства анализа, побудило американских ученых, начиная с К. Райта, к стремлению использовать весь ϶ᴛᴏт багаж при изучении международных отношений. Подобное стремление сопровождалось отказом от априорных суждений относительно влияния тех или иных факторов на характер меж-

дународных отношений, отрицанием как любых "метафизических предрассудков", так и выводов, основывающихся, подобно марксизму, на детерминистских гипотезах. При этом, как подчеркивает М. Мерль (см.: 16, р. 91-92), такой подход не означает, что можно обойтись без глобальной объяснительной гипотезы. Исследование же природных явлений выработало две противоположных модели, между кᴏᴛᴏᴩыми колеблются и специалисты в области социальных наук.
С одной точки зрения, ϶ᴛᴏ учение Ч. Дарвина о безжалостной борьбе видов и законе естественного отбора и его марксистская интерпретация. С другой - органическая философия Г. Спенсера, в основу кᴏᴛᴏᴩой положена концепция постоянства и стабильности биологических и социальных явлений. Позитивизм в США пошел по второму пути - пути уподобления общества живому организму, жизнь кᴏᴛᴏᴩого основана на дифференциации и координации его различных функций. С ϶ᴛᴏй точки зрения, изучение международных отношений, как и любого иного вида общественных отношений, должно начинаться с анализа функций, выполняемых их участниками, с переходом затем к исследованию взаимодействий между их носителями и, наконец, - к проблемам, связанным с адаптацией социального организма к ϲʙᴏему окружению. В наследии органицизма, считает М. Мерль, можно выделить два течения. Важно заметить, что одно из них уделяет главное внимание изучению поведения действующих лиц, другое - артикуляции различных типов такого поведения. Соответственно, первое дало начало бихевиоризму, а второе - функционализму и системному подходу в науке о международных отношениях (см.: там же, р. 93)

Явившись реакцией на недостатки традиционных методов изучения международных отношений, применяемых в теории политического реализма, модернизм не стал сколь-либо однородным течением - ни в теоретическом, ни в методологическом плане. Общим для него будет, главным образом, приверженность междисциплинарному подходу, стремление к применению строгих научных методов и процедур, к увеличению числа поддающихся проверке эмпирических данных. Его недостатки состоят в фактическом отрицании специфики международных отношений, фрагментарности конкретных исследовательских объектов, обусловливающей фактическое отсутствие целостной картины международных отношений, в неспособности избежать субъективизма. Отметим, что тем не менее многие исследования приверженцев модернистского направления оказались весьма плодотворными, обогатив науку не только новыми методиками, но и весьма значи-

мыми выводами, сделанными на их основе. Не стоит забывать, что важно отметить и то обстоятельство, что они открыли перспективу микросоциологической парадигмы в изучении международных отношений.

В случае если полемика между приверженцами модернизма и политического реализма касалась, главным образом, методов исследования международных отношений, то представители транснационализма (Роберт О. Коохейн, Джозеф Най), теорий интеграции (Дэвид Митрани) и взаимозависимости (Эрнст Хаас, Дэвид Мо-урс) подвергли критике сами концептуальные основы классической школы. В центре нового "большого спора", разгоревшегося в конце 60-х - начале 70-х гг., оказалась роль государства как участника международных отношений, значение национального интереса и силы для понимания сути происходящего на мировой арене.

Сторонники различных теоретических течений, кᴏᴛᴏᴩые могут быть условно названы "транснационалистами", выдвинули общую идею, согласно кᴏᴛᴏᴩой политический реализм и ϲʙᴏйственная ему этатистская парадигма не ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙуют характеру и основным тенденциям международных отношений и потому должны быть отброшены. Международные отношения выходят далеко за рамки межгосударственных взаимодействий, основанных на национальных интересах и силовом противоборстве. Государство, как международный актор, лишается ϲʙᴏей монополии. Помимо государств, в международных отношениях принимают участие индивиды, предприятия, организации, другие негосударственные объединения. Многообразие участников, видов (культурное и научное сотрудничество, экономические обмены и т.п.) и "каналов" (партнерские связи между университетами, религиозными организациями, землячествами и ассоциациями и т.п.) взаимодействия между ними, вытесняют государство из центра международного общения, способствуют трансформации такого общения из "интернационального" (т.е. межгосударственного, если вспомнить даннымологическое значение ϶ᴛᴏго термина) в "транснациональное* (т.е. осуществляющееся помимо и без участия государств) "Неприятие преобладающего межправительственного подхода и стремление выйти за рамки межгосударственных взаимодействий привело нас к размышлениям в терминах транснациональных отношений", - пишут в предисловии к ϲʙᴏей книге "Транснациональные отношения и мировая политика" американские ученые Дж. Най и Р. Коохейи.

Революционные изменения в технологии средств связи и транспорта, трансформация ситуации на мировых рынках, рост числа

и значения транснациональных корпораций стимулировали возникновение новых тенденций на мировой арене. Преобладающими среди них становятся: опережающий рост мировой торговли по сравнению с мировым производством, проникновение процессов модернизации, урбанизации и развития средств коммуникации в развивающиеся страны, усиление международной роли малых государств и частных субъектов, наконец, сокращение возможностей великих держав контролировать состояние окружающей среды. Обобщающим последствием и выражением всех данных процессов будет возрастание взаимозависимости мира и относительное уменьшение роли силы в международных отношениях (23) Сторонники транснационализма1 часто склонны рассматривать сферу транснациональных отношений как ϲʙᴏего рода международное общество, к анализу кᴏᴛᴏᴩого применимы те же методы, кᴏᴛᴏᴩые позволяют понять и объяснить процессы, происходящие в любом общественном организме. Исходя из всего выше сказанного, мы приходим к выводу, что по существу, речь идет о макросоциологической парадигме в подходе к изучению международных отношений.

Транснационализм способствовал осознанию ряда новых явлений в международных отношениях, по϶ᴛᴏму многие положения ϶ᴛᴏго течения продолжают развиваться его сторонниками и в 90-е гг. (24) Вместе с тем, на него наложило ϲʙᴏй отпечаток его несомненное идейное родство с классическим идеализмом с присущими ему склонностями переоценивать действительное значение наблюдаемых тенденций в изменении характера международных отношений. Заметным будет и некᴏᴛᴏᴩое сходство положений, выдвигаемых транснационализмом, с рядом положений, кᴏᴛᴏᴩые отстаивает неомарксистское течение в науке о международных отношениях.

Представителей неомарксизма (Стоит сказать - пол Баран, Стоит сказать - пол Суизи, Самир Амин, Арджири Имманюель, Иммануил Не стоит забывать, что валлерстайн и др.) - течения столь же неоднородного, как и транснационализм, также объединяет идея о целостности мирового сообщества и определенная утопичность в оценке его будущего. Вместе с тем исходным пунктом и основой их концептуальных построений выступает мысль о несимметричности взаимозависимости современ-

" Среди них можно назвать не только многих ученых США, Европы, других регионов мира, но и известных политических деятелей - например таких, как бывший президент Франции В. Жискар д"Эстэн, влиятельные неправительственные политические организации и исследовательские центры - например. Комиссия Пальме, Комиссия Брандта, Римский клуб и др.

ного мира и более того - о реальной зависимости экономически слаборазвитых стран от индустриальных государств, об эксплуатации и ограблении первых последними. Основываясь на некᴏᴛᴏᴩых тезисах классического марксизма, неомарксисты представляют пространство международных отношений в виде глобальной империи, периферия кᴏᴛᴏᴩой остается под гнетом центра и после обретения ранее колониальными странами ϲʙᴏей политической независимости. Это пробудет в неравенстве экономических обменов и неравномерном развитии (25)

Так например, "центр", в рамках кᴏᴛᴏᴩого осуществляется около 80% всех мировых экономических сделок, зависит в ϲʙᴏем развитии от сырья и ресурсов "периферии". При этом, страны периферии будут потребителями промышленной и иной продукции, производимой вне их. Отметим, что тем самым они попадают в зависимость центра, становясь жертвами неравного экономического обмена, колебаний в мировых ценах на сырье и экономической помощи со стороны развитых государств. По϶ᴛᴏму, в конечном итоге, "экономический рост, основанный на интеграции в мировой рынок, есть развитие слаборазвитое(tm)" (26)

В семидесятые годы подобный подход к рассмотрению международных отношений стал для стран "третьего мира" основой идеи о необходимости установления нового мирового экономического порядка. Под давлением данных стран, составляющих большинство стран - членов Организации Объединенных Наций, Генеральная Ассамблея ООН в апреле 1974 года приняла ϲᴏᴏᴛʙᴇᴛϲᴛʙующую декларацию и программу действий, а в декабре того же года - Хартию об экономических правах и обязанностях государств.

Таким образом, каждое из рассмотренных теоретических течений имеет ϲʙᴏи сильные стороны и ϲʙᴏи недостатки, каждое демонстрирует определенные аспекты реальности и находит то или иное проявление в практике международных отношений. Стоит сказать - полемика между ними способствовала их взаимообогащению, а следовательно, и обогащению науки о международных отношениях в целом. При всем этом, нельзя отрицать, что указанная полемика не убедила научное сообщество в превосходстве какого-либо одного над остальными, как не привела и к их синтезу. Оба данных вывода могут быть проиллюстрированы на примере концепции неореализма.

Сам ϶ᴛᴏт термин демонстрирует стремление ряда американских ученых (Кеннет Уолц, Роберт Гилпин, Джозеф Грейко и др.) к сохранению преимуществ классической традиции и одновре-

менно - к обогащению ее, с учетом новых международных реалий и достижений других теоретических течений. Показательно, что один из наиболее давних сторонников транснационализма, Коохейн, в 80-е гг. приходит к выводу о том, что центральные понятия политического реализма "сила", "национальный интерес", рациональное поведение и др. - остаются важным средством и условием плодотворного анализа международных отношений (27) С другой стороны, К. Уолц говорит о потребности обогащения реалистического подхода за счет той научной строгости данных и эмпирической верифицируемости выводов, необходимость кᴏᴛᴏᴩой сторонниками традиционного взглядатрадиционно отвергалась.

Возникновение школы неореализма в Международных отношениях связывают с публикацией книги К. Уолца "Отметим, что теория международной политики", первое издание кᴏᴛᴏᴩой увидело свет в 1979 году (28) Отстаивая основные положения политического реализма ("естественное состояние" международных отношений, рациональность в действиях основных акторов, национальный интерес как их основной мотив, стремление к обладанию силой), ее автор в то же время подвергает ϲʙᴏих предшественников критике за провал попыток в создании теории международной политики как автономной дисциплины. Ганса Моргентау он критикует за отождествление внешней политики с международной политикой, а Раймона Арона - за его скептицизм в вопросе о возможности создания Международных отношений как самостоятельной теории.

Настаивая на том, что любая теория международных отношений должна основываться не на частностях, а на целостности мира, принимать за ϲʙᴏй отправной пункт существование глобальной системы, а не государств, кᴏᴛᴏᴩые будут ее элементами, Уолц делает определенный шаг к сближению и с транснационалистами.

При ϶ᴛᴏм системный характер международных отношений обусловлен, по мнению К. Уолца, не взаимодействующими здесь акторами, не присущими им основными особенностями (связанными с географическим положением, демографическим потенциалом, социо-культурной спецификой и т.п.), а ϲʙᴏйствами структуры международной системы. (По данной причине неореализм нередко квалифицируют как структурный реализм или просто структурализм.) Являясь следствием взаимодействий международных акторов, структура международной системы в то же время не ϲʙᴏдится к простой сумме таких взаимодействий, а представляет

собой самостоятельный феномен, способный навязать государствам те или иные ограничения, или же, напротив, предложить им благоприятные возможности на мировой арене.

Следует подчеркнуть, что, согласно неореализму, структурные ϲʙᴏйства международной системы фактически не зависят от каких-либо усилий малых и средних государств, являясь результатом взаимодействий между великими державами. Это означает, что именно им и ϲʙᴏйственно "естественное состояние" международных отношений. Что же касается взаимодействий между великими державами и другими государствами, то они уже не могут быть охарактеризованы как анархические, так как приобретают иные формы, кᴏᴛᴏᴩые чаще всего зависят от воли великих держав.

Важно заметить, что один из последователей структурализма, Барри Базан, развил его основные положения применительно к региональным системам, кᴏᴛᴏᴩые он рассматривает как промежуточные между глобальной международной и государственной системами (29) В наибольшей степени важной особенностью региональных систем будет, с его точки зрения, комплекс безопасности. Речь идет о том, что государства-соседи оказываются столь тесно связанными друг с другом в вопросах безопасности, что национальная безопасность одного из них не может быть отделена от национальной безопасности других.
Стоит отметить, что основу структуры всякой региональной подсистемы составляют два фактора, подробно рассматриваемые автором:

распределение возможностей между имеющимися акторами и отношения дружественности или враждебности между ними. При ϶ᴛᴏм как то, так и другое, показывает Б. Базан, подвержено манипулированию со стороны великих держав.

Воспользовавшись предложенной таким образом методологией, датский исследователь М. Мозаффари положил ее в основу анализа структурных изменений, кᴏᴛᴏᴩые произошли в Персидском заливе в результате иракской агрессии против Кувейта и последовавшего затем разгрома Ирака союзническими (а по существу - американскими) войсками (30) В итоге он пришел к выводу об операциональности структурализма, о его преимуществах по сравнению с другими теоретическими направлениями. При всем этом Мозаффари показывает и слабости, присущие неореализму, среди кᴏᴛᴏᴩых он называет положения о вечности и неизменности таких характеристик международной системы, как ее "естественное состояние", баланс сил, как способ стабилизации, присущая ей статичность (см.: там же, р. 81)

объясняется его собственными преимуществами, чем разнородностью и слабостью любой другой теории. А стремление к сохранению максимальной преемственности с классической школой означает, что уделом неореализма остается и большинство ϲʙᴏйственных ей недостатков (см.: 14, р. 300, 302) Еще более суровый приговор выносят французские авторы М.-К. Смуи и Б. Бади, по мнению кᴏᴛᴏᴩых теории международных отношений, оставаясь в плену западноцентричного подхода, оказались неспособными отразить радикальные изменения, происходящие в мировой системе, как и "предсказать ни ускоренную деколонизацию в послевоенный период, ни вспышки религиозного фундаментализма, ни окончания холодной войны, ни распада советской империи. Короче, ничего из того, что относится к грешной социальной действительности" (31)

Неудовлетворенность состоянием и возможностями науки о международных отношениях стала одним из главных побудительных мотивов к созданию и совершенствованию относительно автономной дисциплины - социологии международных отношений. В наибольшей степени последовательные усилия в ϶ᴛᴏм направлении были предприняты французскими учеными.

«ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ П.А. Цыганков* МОРТОН КАПЛАН И СИСТЕМНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ Статья посвящена 55-й годовщине...»

Вестн. Моск. ун-та. Сер. 25. Международные отношения и мировая политика. 2012. № 1

ТЕОРИЯ МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ

П.А. Цыганков*

МОРТОН КАПЛАН И СИСТЕМНОЕ ИССЛЕДОВАНИЕ

МЕЖДУНАРОДНОЙ ПОЛИТИКИ

Статья посвящена 55-й годовщине выхода в свет книги Мортона

Каплана «Система и процесс в международной политике», оказавшей

заметное влияние на развитие международно-политической теории.

Дана оценка предложенной М. Капланом типологии международных систем, основанной на двух главных критериях - количестве акторов и силовой конфигурации, и форм политического поведения государств в сфере международных отношений. Осмыслены научный вклад работы М. Каплана и уроки, которые можно извлечь из противопоставления «научного» подхода «традиционному».

Ключевые слова: Мортон Каплан, теория международных отношений, типология международных систем, системное моделирование, силовая конфигурация, бихевиоризм.

В наши дни трудно представить себе анализ межгосударственных отношений, мировых процессов и даже конкретных событий в том или ином регионе или стране, не говоря уже об исследованиях и попытках прогнозирования глобальной политики, без обращения к основам системного подхода, заложенным в работе Мортона Каплана «Система и процесс в международной политике», увидевшей свет более полувека назад .

*** Мортон Каплан - один из представителей Чикагской школы политической науки, известной своим вкладом в развитие эмпирических исследований и формирование бихевиористского направЦыганков Павел Афанасьевич - д.филос.н., профессор факультета политологии МГУ имени М.В. Ломоносова (e-mail: [email protected]).

ления. Первое поколение этой школы (1920-1930-е годы) во главе с Ч. Мерриамом и двумя его коллегами, Г. Госнеллом и Г. Лассуэллом, получившее известность как экологическая школа, испытывало сильное влияние социологического подхода. Его представители скептически относились к традиционным историческим и институциональным направлениям, настаивая на необходимости внедрения новых исследовательских методов, основанных на более систематической и объективной проверке политологических суждений эмпирическими данными.

В конце 1940-х - начале 1950-х годов вновь обострились противоречия между сторонниками историко-институциональноправового (Л. Уайт и Г. Притчетт) и поведенческого, или бихевиористского (А. Зольберг, Д. Гринстоун и Д. МакРой), подходов.

Г. Алмонд утверждал: «Это было время, когда на европейском континенте сокрушалась демократия и когда у свободы исследования и научного поиска было, казалось, небольшое будущее в свете развивавшихся событий. И лишь после Второй мировой войны в контексте великой научной революции в ядерной физике и молекулярной биологии, надвигавшегося соперничества с СССР, осуществившего запуск спутника, бихевиоризм достиг национальных и общемировых масштабов. … В первые послевоенные десятилетия было много необходимых и достаточных причин для бихевиористской революции» .

В этих условиях группа так называемых младотурков во главе с Д. Истоном, М. Капланом и Л. Биндером выступила за усиление эмпирической составляющей в политической науке. Развернувшаяся дискуссия потребовала прояснения философских основ и общетеоретических предпосылок приверженцев обоих направлений. Эта вторая волна бихевиористского движения обрела своих сторонников в национальном масштабе, чему способствовали инновационные работы, в частности, таких авторов, как Х. Илоу, О. Ранней, У. Милле и Г. Алмонд (представитель первой волны).

Г. Алмонд, Г. Пауэлл, С. Верба и Г. Икстайн стали пионерами эмпирических компаративных исследований, а М. Каплан и Ф. Шуман одними из первых применили данный подход к изучению международных отношений [подробнее см.: 29].

Бихевиористы стремились обнаружить единообразие и повторяемость в политическом поведении путем систематического отбора и регистрации эмпирических данных, поддающихся квантификации и точным количественным измерениям. Результаты таких операций должны были использоваться для проверки обоснованности теоретических обобщений. При этом ценностные суждения, вопросы философского характера, этические оценки должны были считаться аналитически отличными от процесса эмпирической экспертизы . Системный подход целиком вписывался в эту рационалистическую традицию. Он отвечал как методологическому императиву «модернизма» - использованию количественных исследовательских процедур и формализации научного поиска, так и стремлению к созданию общей теории.

Уже в конце 1950-х годов издержки позитивистской тенденции в политической науке, казалось, были успешно преодолены. Как утверждал С. Хоффман в 1959 г., «…вся современная политическая наука имеет теоретическую направленность, что является реакцией против прежнего “гиперфактуализма”, а также влияния физических наук, социологии, наук о коммуникациях» .

Однако в науке о международных отношениях дискуссия продолжалась, получив после 1966 г. название «второго большого спора», затронувшего именно ее теоретическую ориентацию. Характеризуя взгляды нового поколения международников, Х.

Булл писал:

«Они стремятся к теории международных отношений, положения которой базировались бы на логических или математических доказательствах либо на точных эмпирических процедурах верификации. Некоторые из них считают, что классические теории международных отношений не имеют никакой ценности, и воображают себя основателями абсолютно новой науки. Другие полагают, что результаты классического подхода имели некоторую ценность, и, может быть, даже относятся к ним с определенной симпатией, наподобие той, с которой обладатель новейшей марки автомобиля созерцает старую модель. Однако в обоих случаях они надеются и верят, что их собственный тип теории полностью вытеснит классический тип» .

Выдвинув семь аргументов в защиту классического подхода к исследованию международных отношений , Х. Булл уделил особое внимание критике теории международных систем М. Каплана, утверждая, что сформулированные им модели международных систем и основные правила, характерные для поведения каждой из них, - это фактически не более чем «общее место», выуженное из ежедневных дискуссий о международных отношениях и общей политической структуре, которую имел или мог бы иметь мир.

Отвечая на критику, М. Каплан подчеркивал, что базовая концепция работы «Системa и процесс в международной политике»

достаточно проста. Если количество, тип и поведение государств изменяются с течением времени и если при этом их военные способности, экономические ресурсы и информация также варьируют, то вполне вероятно, что между этими элементами существует некая взаимосвязь, благодаря которой могут быть выделены системы с разными структурами и поведением, свойственные различным периодам истории. Эта концепция, утверждает автор, может быть не вполне корректной, но она не выглядит лишенной смысла для изучения вопроса о влиянии того или иного типа международной системы на внешнюю политику государств. Для проведения такого исследования нужны системные гипотезы по поводу характера связей между переменными, и только после того, как эти гипотезы разработаны, можно изучать историю, чтобы их подтвердить или опровергнуть. Без этого исследователь не имеет никакого критерия, на основе которого он может выбирать из бесконечного множества фактов, находящихся в его распоряжении. Эти первоначальные гипотезы указывают на те области фактических данных, которые имеют наибольшее значение для подобного типа исследования. Есть основания думать, что если гипотезы являются ошибочными, то это станет вполне очевидным при попытке их использовать .

«Основная идея этой работы, - пишет М. Каплан, - состоит в том, что развитие знания о политике возможно только при рассмотрении данных о ней в терминах систем действия. Система действия - это набор переменных величин, отличных от общих параметров системы и взаимосвязанных таким образом, что описываемые закономерности их поведения отражают внутренние взаимоотношения величин между собой, а также взаимоотношения группы этих величин с группой величин, стоящих вне рассматриваемой системы» .

Речь идет о типологии международных систем, основанной на двух главных критериях: количестве акторов и силовой конфигурации (power configuration). Результаты, к которым пришел М. Каплан, позволили ему создать такую типологию и выделить с учетом указанных критериев шесть типов международных систем, или, «точнее, шесть состояний равновесия одной сверхстабильной международной системы» . При этом реальной истории международной политики соответствуют лишь два типа: «система равновесия (баланса) сил» (balance of power system), в которой только главные акторы, т.е. государства (а точнее, великие державы), обладают значимым военным и экономическим потенциалом; и «мягкая (гибкая) биполярная система» (loose bipolar system), включающая помимо национальных акторов (государств) международные межправительственные организации, т.е. наднациональных акторов международной политики. Данный тип международной системы состоит как из глобальных, универсальных акторов, так и из акторов, принадлежащих к одному из двух блоков.

Четыре других типа международных систем, которые описаны в работе М. Каплана, являются, по сути, некими идеальными моделями, никогда не существовавшими в реальности. Так, «жесткая биполярная система» (tight bipolar system) предполагает, что каждый актор, не принадлежащий ни к одному из двух блоков, утрачивает всякое заметное влияние или исчезает. «Универсальная система»

(universal system), или «универсальная интегрированная система», характеризуется тем, что в ней важные властные политические функции переданы от государств универсальной (глобальной) организации, обладающей правом определять статус тех или иных стран, выделять им ресурсы и следить за соблюдением согласованных правил международного поведения. «Иерархическая система»

(hierarchical system) вытекает из универсальной, принимая форму мирового государства, в котором роль конкретных стран минимизирована. Наконец, «система единичного вето» (unit veto system) предполагает, что каждый актор (государство или союз государств) способен оказывать эффективное влияние на совокупную международную политику, поскольку имеет возможность (связанную, например, с обладанием ядерным оружием) защитить себя от любого другого государства или коалиции государств.

Эта типология не является неизменной. В дальнейшем автор выделил такие варианты «гибкой биполярной системы», как «очень гибкая биполярная система», «система разрядки» и «нестабильная блоковая система». В качестве варианта «системы единичного вето»

он также рассматривал модель «системы частичного ядерного распространения» .

Разработанная М. Капланом типология международных политических систем стала одной из основ, опираясь на которые, он вывел различные типы политического поведения государств в сфере международных отношений.

Выделив с этой целью пять типов (моделей) такого поведения (связанных с критериями организации процесса принятия решений, распределения выгод от взаимодействия, предпочтений при создании коалиций, содержания и направленности политической активности, а также способности приспосабливаться к условиям, в которых необходимо принимать решения), автор перешел к непосредственному рассмотрению каждого из них, стремясь показать, как будет меняться поведение того или иного актора в зависимости от его типа и типа международной системы.

Таким образом, в отличие от большинства исследователей своего времени, М. Каплан далек от ссылок на историю, считая исторические данные слишком бедными для теоретических обобщений.

Основываясь на общей теории систем и системном анализе, он конструирует абстрактные теоретические модели, призванные способствовать лучшему пониманию международной реальности.

Исходя из убежденности в том, что анализ возможных международных систем предполагает изучение обстоятельств и условий, в которых каждая из них может существовать или трансформироваться в систему другого типа, он задается вопросами о том, почему та или иная система развивается, как она функционирует, по каким причинам приходит в упадок. В этой связи М. Каплан называет пять переменных, свойственных каждой системе: основные правила системы, правила трансформации системы, правила классификации акторов, их способностей и информации. Главными из них, по утверждению исследователя, являются первые три переменных.

«Основные правила» определяют отношения между акторами, поведение которых зависит не столько от индивидуальной воли и особых целей каждого, сколько от характера системы, компонентами которой они являются.

«Правила трансформации» выражают законы изменения систем. Так, известно, что в общей теории систем акцент сделан на их гомеостатическом характере - способности адаптироваться к изменениям среды, т.е. способности к самосохранению. При этом каждая модель (или каждый тип) системы имеет свои правила адаптации и трансформации. Наконец, к «правилам классификации акторов» относятся их структурные характеристики, в частности существующая между ними иерархия, которая также оказывает влияние на их поведение.

По мысли М. Каплана, модели, сконструированные им в работе «Система и процесс в международной политике», задают теоретические рамки, в пределах которых внешне не связанные между собой типы событий могут быть приведены в отношения друг с другом. С его точки зрения, любая теория включает: а) набор базовых терминов, определений, аксиом; б) формулирование на их основе положений, которые будут иметь однозначное эмпирическое обоснование; в) возможность верификации или фальсификации этих положений с помощью контролируемого эксперимента или наблюдения. В то же время исследователь утверждал, что для предварительной, или первоначальной, теории международной политики допустимы: во-первых, определенные смягчения этих требований;

во-вторых, снятие условия подтверждения логической последовательности; в-третьих, отсутствие четкой, однозначной интерпретации терминов и методов «лабораторной» верификации положений.

Вопрос в том, удалось ли М. Каплану даже при этих ограничениях приблизиться к реализации модернистской цели - созданию подлинно научной теории международных отношений, которая полностью вытеснит классический традиционализм.

В широком плане вполне очевидно, что М. Каплан, как и большинство других его коллег - представителей так называемого научного (сциентистского) направления, скорее, разделяет основные положения классического политического реализма. Так, он исходит из принципа анархии международных отношений: «Поскольку нет такого судьи, который мог бы удержать подобного рода споры в каких-либо заданных границах, нельзя сказать, что данная система полностью обладает политическим статусом. В современной международной системе государства-нации обладают политическими системами, но сама по себе международная система не имеет такого статуса. Международную систему можно охарактеризовать как систему с нулевым статусом» .

Близость исследователя к реалистским позициям проявилась и в его трактовке основных акторов международных отношений - таковыми М. Каплан считает государства, причем в первую очередь великие державы. Он убежден и в том, что реалистская «доктрина, основанная на понятии “интерес”, является достаточно адекватным описанием международной системы “баланса сил”, несмотря на то что время от времени в рамках этой системы “ощущения” (или же “страсть”) одерживали верх над “интересом”» . Поскольку же анархичность международных отношений делает неизбежным столкновение интересов, их следует считать объективными и рассматривать в первую очередь в терминах военной безопасности. С точки зрения М. Каплана, «не существует прямой склонности национальных акторов к солидарности и сотрудничеству, равно как нет передаваемой склонности, которая вынуждала бы их ставить потребности других национальных акторов превыше своих собственных» .

Конечно, нельзя не видеть и того, что одно из главных положений, на которых основана концепция М. Каплана, состоит в утверждении об основополагающей роли структуры международной системы в поведении государств. В данном вопросе исследователь не только присоединяется к каноническому политическому реализму, но и в определенной мере предвосхищает теоретические построения неореализма. Кроме того, вместе с другими модернистами он сделал еще один шаг вперед по сравнению с традиционными реалистами, обратив внимание на взаимосвязь внешней и внутренней политики, что позволило обогатить не только факторный, но и акторный подход, включив в анализ помимо государств также субгосударственных и надгосударственных акторов. И все же в целом теоретические построения М. Каплана не выходят далеко за рамки реалистской традиции.

Непосредственно предложенная им теория системного моделирования тоже вызывает вопросы. М. Каплан утверждает, что не существует разницы между физическими и гуманитарными науками, когда речь идет о потребности эмпирического подтверждения, и что наряду с эмпирическими исследованиями системная теория международной политики требует использования моделей. Так, например, с его точки зрения, можно представить себе компьютер, связанный с системой банка информации, который получает от шпионов сведения о предстоящих действиях противника, анализирует их с учетом предыдущих действий этого противника и выстраивает модели его будущего поведения, что дает возможность принимать решения о мерах по их предотвращению . Однако, говоря словами Х. Булла, именно техника построения моделей и вызывает вопросы. Действительно, на основе каких критериев автор создал подобные модели, какова мера их строгости и логичности, как они соотносятся с основными сформулированными ранее типами поведения международных акторов? Ответов на подобные вопросы теория М. Каплана не дает.

В своем стремлении к созданию универсального и бесспорного знания о международных отношениях, которое было бы подобно естественным наукам, М. Каплан уделяет особое внимание сравнению теоретических моделей с историческими международными системами. Вместе с тем он вынужден признать несовершенство этого метода построения теории. «Если теоретическая модель стабильна, а историческая система нестабильна, то это значит, что в теории не был принят во внимание какой-то фактор, который оказывает определенное воздействие. Если обе системы стабильны, то существует вероятность, что причины этого другие, отличные от тех, которые содержались в гипотезах. Возможные ответы на этот вопрос могут быть получены либо путем более глубокого изучения частных систем, либо посредством дополнительных сравнительных исследований, которые позволят определить различия в тех или иных случаях. Выявление принуждающих параметров потребовало бы, вероятно, увеличения количества сравнительных исследований» . Очевидно, однако, что подобные процедуры не дают уверенности в конечном результате, как из-за отсутствия ясности относительно их требуемого количества, так и по причине недоказанной вероятности повторения типов международного поведения политических акторов.

Одним из важных критериев научности знания модернисты считают его объективность, требующую от ученого беспристрастности оценок и свободы от идеологических суждений. Следуя этому императиву, М. Каплан даже ценности определяет на основе потребностей и диктуемых ими целей, т.е. сугубо инструментально . Однако это не мешает ему высказывать суждения исключительно идеологического характера, не поддающиеся ни одному из научных критериев. Так, например, он утверждает, что СССР «был вынужден вступить в войну на стороне Запада» .

Несмотря на немногочисленность подобных положений и тот факт, что они отнюдь не являются центральными с точки зрения основной проблематики книги и ее задач, такие утверждения не могут не подрывать доверия к теоретическим построениям автора, использовавшего идеологические штампы западных СМИ, которые навязывают массовому сознанию антисоветские (а сегодня - антироссийские) мифы. Для науки подобные суждения не представляют интереса (логики называют их «бесполезными»). Их назначение иное - мобилизация общественного мнения, поддержание его в состоянии постоянной готовности одобрять одни внешнеполитические установки и отторгать другие. Своей грубой исторической неправдой подобные заявления лишний раз подтверждают иллюзорность тезиса о возможности абсолютно беспристрастной, неидеологизированной, свободной от всяких предпочтений и потому строгой и сугубо научной теории международных отношений.

М. Каплан исходит из установки о предписывающей функции теории, что вполне логично для представителя «научного» направления, постулирующего безграничные возможности эмпирически проверяемого знания. В этой связи важное место в его книге уделено стратегии, понимаемой автором как «изучение ограничений, которые могут налагаться на рациональный выбор оппонента» или же «рассмотрение проблем, связанных с прогнозированием тех или иных действий в заданных условиях» .

Основным инструментом решения стратегических проблем, утверждает М. Каплан, может служить теория игр, позволяющая анализировать различные варианты рационального выбора при принятии решений в ситуациях определенности, неопределенности и риска. Исследователь убежден в том, что эта теория «является достаточно точным инструментом, который основан на вполне четко выраженных положениях. В сферах, в которых она находит применение, можно быть уверенным в отсутствии ошибок (с позиций здравого смысла). Кроме того, знание о теории игр является важным также для изучения тех проблемных сфер, где она еще не была использована. В этих сферах при отсутствии лучших инструментов анализа можно применить теорию игр для уточнения положений здравого смысла» .

Однако именно теории рационального выбора, преобладавшие в экономическом департаменте Чикагского университета в 1970-е годы и вторгшиеся затем в политологию, как и во все социальные науки, с целью сделать их действительно научными, стали существенным вызовом концептуальным взглядам М. Каплана. По мнению К. Монро , сторонники теорий рационального выбора выступали с критикой бихевиоризма и системной теории о входах и выходах, которая, с их точки зрения, мало пригодна для понимания психологических особенностей процесса принятия решений. Положение бихевиоризма, согласно которому внешние наблюдатели могут различить только поведение, перестало удовлетворять многих, и ученыекогнитивисты (во главе с Г. Саймоном, представителем другой Чикагской школы) присоединились к экономистам, выдвинув в 1970-е годы методологию рационального выбора на передовые позиции политических исследований. В конечном итоге важное философское различие между методологией рационального выбора и бихевиоризмом стали зачастую фактически игнорировать. Бихевиористы и сторонники теорий рационального выбора объединились в противодействии нападкам постмодернистов на «науку», а концепции представителей второй волны Чикагской школы оказались инкорпорированными в обычный здравый смысл, иными словами - растворились в теории рационального выбора.

Таким образом, концептуальные построения М. Каплана не выдержали испытания в двух отношениях: они не стали заменой (или хотя бы одним из элементов замены) «традиционной» теории международных отношений, а их «научности» оказалось недостаточно для «рациональности» сторонников теории игр.

Это не означает, однако, что труд М. Каплана не оставил никаких следов, а его работа оказалась полностью забытой. Заслугой ученого является то, что он одним из первых поставил вопрос о законах функционирования, изменения и сравнительных преимуществах международных систем различной конфигурации. Содержание указанных законов является дискуссионным, хотя предмет таких дискуссий, как правило, един и касается сравнительных преимуществ биполярных и многополярных систем.

Так, Р. Арон считал, что биполярная система содержит тенденцию к нестабильности, поскольку основана на взаимном страхе и побуждает обе противостоящие стороны к жесткости в отношении друг друга из-за противоположности их интересов.

Подобное мнение высказывает и М. Каплан, утверждая, что биполярная система более опасна, так как характеризуется стремлением контрагентов к мировой экспансии, предполагает постоянную борьбу между ними либо за сохранение своих позиций, либо за передел мира. Конечно, многополярная система баланса сил содержит определенные риски (например, риск распространения ядерного оружия, развязывания конфликтов между мелкими акторами или непредсказуемости последствий, к которым могут привести изменения в блоках между великими державами), однако они не идут в сравнение с опасностями биполярной системы.

Не ограничившись подобными замечаниями, М.

Каплан рассматривает «правила» стабильности для биполярных и многополярных систем и выделяет шесть правил, соблюдение которых каждым из полюсов многополярной системы позволяет ей оставаться стабильной:

1) расширять свои возможности, но лучше путем переговоров, чем путем войны;

2) лучше воевать, чем не суметь расширить свои возможности;

3) лучше прекратить войну, чем уничтожить великую державу, ибо существуют оптимальные размеры межгосударственного сообщества (неслучайно европейские династические режимы считали, что их противодействие друг другу имеет естественные пределы);

4) сопротивляться любой коалиции или отдельной нации, пытающейся занять господствующее положение в системе;

5) противостоять любым попыткам того или иного национального государства «присоединиться к наднациональным международным организационным принципам», т.е. к распространению идеи о необходимости подчинения государств какой-либо высшей власти;

6) относиться ко всем великим державам как к приемлемым партнерам; позволять стране, потерпевшей поражение, войти в систему на правах приемлемого партнера, или заменять ее путем усиления другого, ранее слабого государства .

Создается впечатление, что эти правила выведены индуктивным путем из внешней политики великих держав (в первую очередь США) и затем (уже дедуктивным способом) представлены в качестве всеобщих принципов их поведения в многополярной системе.

При этом очевидно, что несоблюдение «победителями» в «холодной войне» правила 3 и особенно правила 6 (при объективной невозможности выполнения его третьей части) с последующими упорными попытками сдерживания постсоветской России на пути к великодержавности способствовало хаотизации международной системы и уменьшению ее безопасности.

М. Каплан поднял вопрос и об оптимальном количестве полюсов многополярной системы баланса сил. Многие считают, что для наибольшей стабильности такой системы необходимо пять великих держав. По мнению М. Каплана, это минимальный предел, и уровень безопасности возрастает, когда число полюсов превышает некую верхнюю границу, которая пока не выявлена . Конечно, указанный вопрос не нашел своего теоретического решения (как, впрочем, и проблема сравнительной степени безопасности би- и многополярной систем) и вряд ли найдет на пути системного моделирования. Однако сама его постановка и обсуждение, инициированное работой М. Каплана, способствуют развитию теории международных отношений, поскольку, с одной стороны, выявляют множество других теоретических проблем, а с другой - предостерегают от односторонних выводов и основанных на них решениях.

К числу заслуг М. Каплана стоит отнести и обращение к социологическому подходу в исследовании международных отношений.

Анализ в терминах групп интересов, ролевых функций, культурных факторов дал ему возможность выйти за рамки одностороннего государственнического подхода: он не только различал несколько типов национальных, наднациональных и субнациональных акторов, но и выявлял признаки вторжения социального, хотя и в рамках гипотетической модели иерархической международной системы:

«…правила иерархической системы переносятся в основном на функциональных акторов, таких как профсоюзы, индустриальные организации, полицейские организации и организации в рамках здравоохранения» . Обращение к социологическому подходу позволило ученому, пусть и вопреки общей логике рационального выбора, заметить, что «национальные акторы могут вести себя столь же нерационально и непоследовательно, как и люди»

Однако главная заслуга М. Каплана состоит в том, что благодаря своей работе «Система и процесс в международной политике»

он стал одним из первых ученых, обративших внимание на важность, плодотворность и необходимость системного подхода в этой области исследований.

Действительно, несмотря на то что понимание важности данного подхода в социальных науках восходит к Античности, он лишь сравнительно недавно получил в них широкое распространение, а в теории международных отношений приобрел актуальность благодаря попытке сделать его основой изучения и прогнозирования политических взаимодействий государств, что впервые опробовал именно М. Каплан. Он внес существенный вклад в рассмотрение международной реальности как определенной целостности, функционирующей по своим, пусть и не всегда ясным и неизменным, законам, а не просто как некой совокупности взаимодействующих элементов, которые можно изучать изолированно. При этом одна из главных идей концепции М. Каплана заключается в постулировании основополагающей роли, которую играет в познании закономерностей и детерминант международной системы ее структура. Эту идею разделяют абсолютное большинство исследователей: на ее основе выстраивали свои теории Дж. Модельски и О. Янг, М. Хаас и С. Хоффманн, К. Уолц и Р. Арон… ; на нее опирались основоположники английской школы [см.: 11], конструктивизма и неомарксизма в теории международных отношений. В отечественной науке использование системного подхода в этой области исследований дало плодотворные результаты в трудах А.Д. Богатурова, Н.А. Косолапова, М.А. Хрусталева и многих других.

Указанные достоинства работы М. Каплана не отменяются выявленными впоследствии пределами и рисками, связанными с применением системного анализа [см., например: 8; 27]. Риски обусловлены тем, что, во-первых, ни одна система, достигшая определенного уровня сложности, не может быть познана полностью: как только исследователь выходит за рамки относительно простых систем, основания для того, чтобы считать его выводы правильными, значительно уменьшаются. Во-вторых, далеко не каждая реальность может быть «втиснута» в концептуальные границы системного подхода без угрозы искажения присущих ей характеристик. В-третьих, может появиться искушение подменить аналитику исследования упрощенным холизмом. В-четвертых, системный анализ способен заслонить альтернативные подходы, ведь часто поверхностное сравнение разных объектов создает впечатление, что имеющиеся в них общие черты делают их подобными, при этом исследователи забывают, что изучаемые объекты обладают и различиями, которые могут оказаться гораздо более существенными. В-пятых, системный подход достаточно консервативен, что связано с поверхностной аналогией между механическими и органическими системами, с одной стороны, и социальными системами - с другой. Так, вопросы равновесия, устойчивости и выживаемости системы представляют собой плоды переноса моделей из одной сферы в другую на основе поверхностных аналогий, без необходимого учета особенностей социальных (в данном случае международных) систем. Наконец, в-шестых, возникают вопросы философского, даже этического характера, связанные с влиянием системного анализа на политическое поведение. Риск состоит в том, что системная теория, выявляя механизмы функционирования, факторы равновесия, гармонии и дисгармонии социальных систем, может вести к политическому действию, нормы которого обусловлены определенной моделью. Это вопрос о редуцировании изучения международных отношений к «социотехническим» процедурам. Однако политическая практика международных отношений не может быть сведена к простому применению научных данных. Техническая и организационная рациональность системных моделей, как замечал Ю. Хабермас, не исчерпывает рациональности политического действия [см. об этом: 27]. И это притом, что политическое действие, как и человеческое поведение вообще, далеко не всегда отличается рациональностью.

Стоит отметить, что М. Каплан и сам видел пределы и подводные камни системного подхода. Так, он подчеркивал, что, вопервых, «…еще не выработаны методы математического изучения сложной проблемы взаимодействий в системе. Например, ученыйфизик может делать точные прогнозы в отношении системы, состоящей из двух участников, примерные прогнозы в отношении системы из трех участников и лишь частичные прогнозы о системе с большим количеством участников. Ученый не может предсказать путь одной молекулы газа в целой цистерне, наполненной газом.

Во-вторых, прогнозы, которые делает ученый-физик, применимы лишь в отношении изолированной системы. Ученый не делает прогноза о количестве газа в цистерне, о неизменности температуры в цистерне или о том, что она постоянно будет находиться на месте проведения эксперимента. Он прогнозирует, каким будет характерное поведение большей части молекул газа при наличии постоянных условий температуры, давления и т.д.» . В этой связи М. Каплан считал, что тот, кто разрабатывает модели, не рассматривает их как применимые вообще. Они применимы только в рамках определенного социального контекста, который должен быть предварительно уточнен. При этом в высшей степени важно определить, существует ли этот контекст в действительности.

М. Каплан также предупреждал: «Теория игр не разрешила наиболее важных проблем стратегии, особенно тех, которые возникают в сфере международной политики. … Анализ с позиции теории игр не является точным инструментом для рассмотрения этих проблем. Такого рода анализ не может также служить заменой другим политическим и социологическим теориям» . «Однако если теория игр на настоящий момент не является достаточным инструментом анализа, то она, по крайней мере, сужает рамки, в которых может происходить рациональный процесс принятия решений, а также показывает факторы, влияющие на стратегические игры» . В конечном итоге М. Каплан писал: «Степень доверия, которую мы придаем нашим исследованиям, никогда не приблизится к той, которую имеет физик в отношении изучения механики. … В то же время без теоретических моделей мы неспособны оперировать даже различиями, которые нам доступны, и изучать эти вопросы с той же степенью глубины» .

Неслучайно даже такой противник «научного» подхода, как Х. Булл, не только не отрицал, но и активно использовал в своих исследованиях понятие «международная система», считая, что ее основными атрибутами являются, «во-первых, существование множества суверенных государств; во-вторых, уровень взаимодействия между ними в том смысле, в каком они формируют систему;

в-третьих, степень принятия общих правил и институтов в том смысле, в каком они формируют общество» . Неслучайно и то, что три наиболее распространенных сегодня подхода к изучению международных отношений - с позиций международной системы, международного общества и мирового общества - не исключают, а взаимно предполагают друг друга. Как подчеркивал К. Боулдинг, исследование международных систем, предпринятое М. Капланом, чрезвычайно важно, причем не столько с точки зрения достигнутых им результатов, сколько с позиции того методологического пути, который оно открывает в анализе международных отношений .

Это объясняется в первую очередь тем эвристическим потенциалом, которым обладает системный подход, облегчая задачу поиска условий равновесия и стабильности, механизмов регулирования и трансформации международных систем. В этом отношении работа Мортона Каплана может и сегодня послужить существенным подспорьем при анализе международной политики.

СПИСОК ЛИТЕРАТУРЫ

1. Богатуров А.Д., Косолапов Н.А., Хрусталев М.А. Очерки теории и политического анализа международных отношений. М.: Научно-образовательный форум по международным отношениям, 2002.

2. Валлерстайн И. Анализ мировых систем и ситуация в современном мире. СПб.: Университетская книга, 2001.

3. Теория международных отношений: Хрестоматия. М.: Гардарики, 2002.

4. Almond G.A. Who Lost the Chicago School of Political Science? // Perspectives Forum on the Chicago School of Political Science. March 2004. Vol. 2.

№ 1. P. 91-93.

5. Aron R. Paix et guerre entre les nations. P.: Calmann-Lvy, 1964.

6. Berton P. International Subsystems - A Submacro Approach to International Studies // International Studies Quarterly. 1969. Vol. 13. № 4. Special Issue on International Subsystems. P. 329-334.

7. Boulding K. Theoretical Systems and Political Reality: A Review of Morton A. Kaplan System and Process in International Politics // Journal of Conflicts Resolution. 1958. Vol. 2. P. 329-334.

8. Braillard Ph. Thorie des systmes et relations internationales. Bruxelles:

9. Bull H. The Anarchical Society: A Study of Order in World Politics. N.Y.:

Columbia University Press, 1977.

10. Bull H. International Theory: The Case for a Classical Approach // Contending Approaches to International Politics / Ed. by K. Knorr and J.N. Rosenau.

Princeton: Princeton University Press, 1969. P. 20-38.

11. Buzan B. From International System to International Society: Structural Realism and Regime Theory Meet the English School // International Organization. 1993. Vol. 47. № 3. P. 327-352.

12. Deutsch K., Singer D. Multipolar Power Systems and International Stability // World Politics. 1964. Vol. 16. № 3. Р. 390-406.

13. Finnemore M. National Interests in International Society. Ithaca: Cornell University Press, 1996.

14. Goodman J.S. The Concept of “System” in International Relations Theory // Background. 1965. Vol. 89. № 4. P. 257-268.

15. Haas M. National Subsystems: Stability and Polarity // The American Political Science Review. 1970. Vol. 64. № 1. P. 98-123.

16. Hanrieder W. Actor Objectives and International Systems // Journal of Politics. 1965. Vol. 27. № 4. P. 109-132.

17. Hanrieder W. The International System: Bipolar or Multibloc // Journal of Conflicts Resolutions. 1965. Vol. 9. № 3. P. 299-308.

18. Hoffmann S.H. International Relations. The Long Road to Theory // World Politics. 1959. Vol. 11. № 3. P. 346-377.

19. Hoffmann S.H. Thorie et relations internationales // Revue franaise de science politique. 1961. Vol. 11. № 3. P. 26-27.

20. The International System. Theoretical Essays / Ed. by K. Knorr, S. Verba.

Princeton: Princeton University Press, 1961.

21. Kaplan М.А. Balance of Power, Bipolarity and Other Models of International Systems // The American Political Science Review. 1957. Vol. 51. № 3.

22. Kaplan М.А. A New Great Debate: Traditionalism versus Science in International Relations // World Politics. 1966. Vol. 19. P. 1-20.

23. Kaplan М.А. System and Process in International Politics. N.Y.: Wiley, 1957.

24. Kaplan М.А. Variants on Six Models of the International System // International Politics and Foreign Policy. A Reader in Research and Theory / Ed.

by J. Rosenau. N.Y.: The Free Press, 1969. P. 291-303.

25. Kaplan М.А., Burns A.L., Quandt R.E. Theoretical Analysis of the Balance of Power // Behavioural Science. 1960. Vol. 5. № 3. P. 240-252.

26. Kaplan М.А, Katzenbach N. De B. The Patterns of International Politics and of International Law // The American Political Science Review. 1959. Vol.

53. № 3. P. 693-712.

27. Meszaros T. Quelques reflexions sur l’ide du systme en sciences politiques // Encyclopdie de L’Agora . URL: http://agora.

qc.ca/cosmopolis.nsf/Articles/no2007_2_Quelques_reflexions_sur_lidee_de_ systeme_en_scien?OpenDocument (visite: 15.02.2012).

28. Modelski G. Evolutionary Paradigm for Global Politics // International Studies Quarterly. 1996. Vol. 40. № 3. P. 321-342.

29. Monroe K.R. The Chicago School: Forgotten but Not Gone // Perspectives Forum on the Chicago School of Political Science. March 2004. Vol. 2.

№ 1. P. 95-98.

30. Nettl P. The Concept of System in Political Science // Political Studies.

1966. Vol. 14. № 3. P. 305-338.

31. Onuf N. World of Our Making: Rules and Rule in Social Theory and International Relations. Columbia: University of South Carolina Press, 1989.

32. Rosecrance R. Action and Reaction in World Politics. Boston: Little Brown, 1963.

33. Waltz K. Theory of International Politics. Reading, MA: Addison- Wesley Pub, 1979.

34. Wendt A. Social Theory of International Politics. Cambridge: Cambridge University Press, 1999.

35. Young O. Systems of Political Science. Englewood Cliffs, N.J.: Prentice-
"НАУКА" М О С К В А -1968 С О Д Е Р ЖАН ИЕ Б. А. У с п е н с к и й (Москва). Отношения подсистем в языке и связанны...» ВАРИАНТАМИ НАРУШЕНИЙ ПСИХИЧЕСКОГО Р...» ПЕТЕРбуРГСКОй ПСИхОЛОГИчЕСКОй ШКОЛЕ антропологизм является главной особенностью Петербургской психологической школы, основанной В. М. Бехтеревым и Б. Г. ананьевым. Согласно современному антропологичес...» энергетики им. Л.А. Мелентьева Сибирского отделения Российской академии наук, Иркутск, Россия [email protected], [email protected] Аннотация В с...»

2017 www.сайт - «Бесплатная электронная библиотека - различные документы»

Материалы этого сайта размещены для ознакомления, все права принадлежат их авторам.
Если Вы не согласны с тем, что Ваш материал размещён на этом сайте, пожалуйста, напишите нам , мы в течении 1-2 рабочих дней удалим его.

М.: 2003 - 590 с.

Обобщаются и систематизируются наиболее устоявшиеся положения и выводы мировой международно-политической науки; приводятся ее основные понятия и наиболее известные теоретические направления; дается представление о современном состоянии этой дисциплины в нашей стране и за рубежом. Особое внимание удаляется глобализации мирового развития, изменениям в характере угроз международной безопасности, особенностям нового поколения конфликтов. Для студентов высших учебных заведений, обучающихся по направлениям и специальностям Международные отношения, Регионоведение, Связи с общественностью, Социология, Политология, а также магистрантов, аспирантов и преподавателей вузов.

Формат: pdf

Размер: 5,8 Мб

Смотреть, скачать: drive.google

ОГЛАВЛЕНИЕ
Предисловие 9
Глава 1. Объект и предмет международно-политической науки 19
1. Понятие и критерии международных отношений 20.
2. Мировая политика 27
3. Взаимосвязь внутренней и внешней политики 30
4. Предмет международно-политической науки 37
Литература 44
Глава 2. Проблема метода в теории международных отношений 46
1. Значение проблемы метода 46
2. Методы анализа ситуации 50
Наблюдение 51
Изучение документов 51
Сравнение 52
3. Экспликативпые методы 54
Контент-анализ 54
Ивент-апализ 54
Когнитивное картирование 55
Эксперимент 57
4 Прогностические методы 58
Дельфийский метод 59
Построение сценариев 59
Системный подход.60
5. Анализ процесса принятия решений 70
Литература 75
Глава 3. Проблема закономерностей международных отношений 77
1; О характере законов в сфере международных отношений 78
2. Содержание закономерностей международных отношений 82 .
3. Универсальные закономерности международных отношений 89
Литература 94
Глава 4. Традиции, парадигмы и споры в ТМО 95
1. Традиции: международные отношения в истории социально-политической мысли 97
2. «Канонические» парадигмы: основные положения 105
Либерально-идеалистическая парадигма 106
Политический реализм 109
Марксистско-ленинская парадигма 113
3. «Большие споры»: место политического реализма 117
Литература 122
Глава 5. Современные школы и направления в теории международных отношений 125
1. Спор неореализма и неолиберализма 126
Неореализм 126
Неолиберализм 132
Основные положения спора неореализма и неолиберализма 136
2. Международная политэкономия и неомарксизм 140
Международная политэкономия 140
Неомарксизм 149
3. Социология международных отношений 155.
Литература 163
Глава 6. Международная система 167
1. Основные понятия системной теории 168
2. Особенности и основные направления системного подхода в анализе международных отношений 173
3. Типы и структуры международных систем 178
4. Законы функционирования и трансформации международных систем 184
Литература 192
Глава 7. Среда системы международных отношений 193
1. Особенности среды международных отношений 194
2. Социальная среда. Особенности современного этапа мировой цивилизации 196
3. Биосоциальная среда. Роль геополитики в науке о международных отношениях 201
4. Глобализация международной среды 212
Понятие глобализации в сопоставлении с другими, близкими по смыслу понятиями 214
Вопрос об исторической уникальности глобализации 217
Основные составляющие глобализации 219
Спор о последствиях глобализации 221
Литература 225
Глава 8. Участники международных отношений 228
1. Сущность и роль государства как участника международных отношений 231
2. Негосударственные участники международных отношений 238
Основные черты и типология МПО 239
Общие характеристики и типы МНПО 242
3. Парадокс участия 248
Литература 252
Глава 9. Цели, средства и стратегии участников международных отношений 254
1. О содержании понятий «цели» и «средства» 254
2. Стратегия как единство целей и средств 267
Общее представление о стратегия 267
Большая стратегия.; 270
Стратегии урегулирования кризисов 271
Стратегии мира 272
Стратегия и дипломатия 275
3. Сила и насилие в составе целей и средств 277
Литература 286
Глава 10. Национальные интересы: понятие, структура, методологическая и политическая роль 288
1. Дискуссии о правомерности использования и о содержании понятия «национальный интерес» 288
2. Критерии и структура национального интереса 298
О бессознательном элементе в структуре национального интереса 304
3. Глобализация и национальный интерес 307
Литература 317
Глава 11. Международная безопасность 320
1. Содержание понятия «безопасность» и основные теоретические подходы к ее изучению 320
2. Изменение среды безопасности и новые глобальные угрозы 331
3. Новые концепции безопасности 338
Концепция кооперативной безопасности 339
Концепция человеческой безопасности 343
Теория демократического мира 344
Литература 347
Глава 12. Проблема правового регулирования международных отношений 349
1. Исторические формы и особенности регулятивной роли международного права 350
2. Особенности современного международного права и его основные принципы 353
Основные принципы международного права 358
3. Право прав человека и международное гуманитарное право 360
Право нрав человека 360
Международное гуманитарное право (МГП) 364
Концепция гуманитарного вмешательства 367
4. Взаимодействие права и морали в международных отношениях 372
Литература 376
Глава 13. Этическое измерение международных отношений 378
1. Мораль и право в международных отношениях: общее и особенное 379
2. Многообразие трактовок международной морали 382
Конфессионально-культурные представления 383
Конфликт теоретических школ 385
Холизм, индивидуализм, деонтология 390
3. Основные императивы международной морали в свете глобализации 395
Главные требования международной морали 395
Глобализация и новый нормативизм 398
О действенности моральных норм в международных отношениях 401
Литература 404
Глава 14. Конфликты в международных отношениях 406
1. Понятие конфликта.. Особенности международных конфликтов в эпоху холодной войны 407
Понятие, типы и функции конфликта 407
Конфликты и кризисы 410
Особенности и функции конфликта в биполярном мире 412
Урегулирование конфликтов: традиционные методы
и институциональные процедуры 413
2. Основные направления в исследовании международных конфликтов 417
Стратегические исследования 417
Исследования конфликтов 420
Исследования мира 423
3. Особенности «конфликтов нового поколения» 426
Общий контекст 426
Причины, участники, содержание 428
Механизмы урегулирования 431
Литература 438
Глава 15. Международное сотрудничество 440
1. Понятие и типы международного сотрудничества 440
2. Межгосударственное сотрудничество с позиций политического реализма 443
3. Теория международных режимов 447
4. Социологический подход к анализу международного сотрудничества 450
5. Сотрудничество и интеграционные процессы 457
Литература 468
Глава 16. Социальные основы международного порядка 470
1. Понятие международного порядка и его исторические типы 470
Понятие «международный порядок» 470
Исторические типы международного порядка 475
Послевоенный международный порядок 479
2. Политологический и социологический подходы к проблеме международного порядка 484
3. Зарубежные и отечественные ученые о перспективах нового мирового порядка 492
Литература 504
Вместо заключения 507
Приложение 1. Некоторые международные принципы, доктрины, теории. Международные организации, договоры и соглашения 510
Приложение 2. Ресурсы в сети Интернет, посвященные исследованиям в области международных отношений (А.Б. Цружитт) | 538
Именной указатель 581
Предметный указатель 587

Международные отношения издавна занимали существенное место в жизни любого государства, общества и отдельного человека. Происхождение наций, образование межгосударственных границ, формирование и изменение политических режимов, становление различных социальных институтов, обогащение культур, развитие искусства, науки, технического прогресса и эффективной экономики тесно связаны с торговыми, финансовыми, культурными и иными обменами, межгосударственными союзами, дипломатическими контактами и военными конфликтами - или, иначе говоря, с международными отношениями. Их значение возрастает еще больше в наши дни, когда все страны вплетены в плотную, разветвленную сеть многообразных взаимодействий, влияющих на объемы и характер производства, виды создаваемых товаров и цены на них, на стандарты потребления, на ценности и идеалы людей.
Окончание холодной войны и распад мировой социалистической системы, выход на международную арену бывших советских республик в качестве самостоятельных государств, поиски новой Россией своего места в мире, определение ее внешнеполитических приоритетов, переформулирование национальных интересов - все эти и многие другие обстоятельства международной жизни оказывают непосредственное влияние на повседневное существование людей и судьбы россиян, на настоящее и будущее нашей страны, ее ближайшее окружение и, в известном смысле, на судьбы человечества в целом. "В свете сказанного становится понятно, что в наши дни резко возрастает объективная необходимость в теоретическом осмыслении международных отношений, в анализе происходящих здесь изменений и их последствий и не в последнюю очередь в расширении и углублении соответствующей тематики в общегуманитарной подготовке студентов.

российская теория

МЕЖДУНАРОДНЫХ ОТНОШЕНИЙ:

КАКОЙ ЕЙ БЫТЬ?*

А.П. Цыганков

Мы, русские, ничего не сделали для человечества именно потому, что у нас нет, не явилось, по крайней мере, русского воззрения.

К.С. Аксаков

Назрел поворот к изучению реальности во всех ее противоречиях и созданию собственной теории, которая перестала бы видеть в местных особенностях, не вместимых в западные схемы, отклонения и патологию.

Введение

Российская наука международных отношений вступает в особый период своего развития. За двадцать с лишним лет после распада Советского государства пройден значительный путь, освоен богатый массив эмпирического и теоретического материала, выработан ряд интересных концепций и подходов* 1. Вместе с тем в развитии российских международных исследований обнаружились и немалые проблемы, связанные с характерными для этапа становления научной дисциплины трудностями идейного и материального характера. Все еще вяло развиваются эмпирические исследования, в то время как теоретические работы страдают чрезмерной абстрактностью. Общий кризис системы общественных наук в России, отчасти связанный с распадом марксистской парадигмы, сказывает-

* Значительная часть идей статьи детально обсуждается в: .

1 Подробнее развитие российских международных исследований анализировалось в: , .

А.Д. Богатуров

ся и на развитии международных исследований. Мир же ощутимо изменился, оставляя позади полосу однополярной глобализации и обнаруживая целый ряд новых экономических, политических и этнокультурных разломов2. Готовы ли мы к его осмыслению? Обладаем ли необходимым для этого методологическим и теоретическим инструментарием? Способны ли российские международники ответить на новые вызовы времени?

Данная статья предлагает осмысливать новые мировые реалии на путях развития российской теории международных отношений (РТМО). На переломном этапе мирового развития теории могла бы принадлежать инициатива в определении наиболее важных сфер эмпирического анализа и внешнеполитической практики. К сожалению, РТМО все еще находится в процессе формирования, нередко раздираясь в

2 Подробный анализ новых явлений в международных отношениях предпринимался в России в недавних работах: , .

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

противоречиях и борьбе взаимоисключающих подходов. Среди российских международников-теоретиков сформировались представители универсалистского и изоляционистского мышления. Если первые считают, что главное - это как можно быстрее интегрироваться в западное профессиональное сообщество международников, то вторые рассматривают такой путь как гибельный, видя в нем отказ от собственной системы ценностей и призывая к интеллектуальной автаркии. Хорошо известный спор западников и почвенников находит свое отражение и в обсуждении путей развития РТМО.

Приглашая читателя к обсуждению возможных путей развития РТМО, я исхожу из необходимости преодоления этих крайностей. Отчасти такое преодоление было бы возможно в результате сокращения сложившегося в российской университетской практике разрыва между преподаванием международных отношений (МО) и русской политической мысли. Если политологи и философы изучают историю политической, в том числе отечественной, мысли, то международники чаще всего проходят курсы по основам западной теории международных отношений. Эти направления нуждаются друг в друге в целях дальнейшего развития, но разведены по разным подразделениям и факультетам. Для развития международных исследований в России необходимо глубокое знание своих собственных интеллектуальных корней, что невозможно без изучения русской мысли. Без движения в этом направлении нормальная для развития РТМО дискуссия между западниками и почвенниками будет тяготеть к чрезмерной идео-

66 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

логизации, затрудняя развитие теории. Если обозначенный разрыв будет преодолен, то в России со временем могли бы сложиться условия для формирования национальной школы в глобальной ТМО. Такая школа возникла бы на стыке международных отношений и истории отечественной мысли.

В развитие данной мысли в статье рассматриваются тенденции вестернизации и этноцентризма в глобальной ТМО, а также существо нового теоретического спора о возможности формирования универсальной теории познания мира. На этом глобальном фоне я предлагаю рассматривать вопрос о формировании РТМО, точки роста которой вижу на путях обращения к традициям русской мысли. Выступая с критикой универсалистских позиций, я ни в коем случае не хочу быть понятым как изоляционист. Опасность изоляционизма, хотя и ослабла за последнее двадцатилетие, все же не преодолена, о чем свидетельствуют активно развивающиеся конспирологические и псевдонаучные изыскания за пределами академических структур. В лучшем случае изоляционистская тенденция задержит и без того затянувшуюся выработку ответов на вопросы о российской идентичности и связанное с этим развитие РТМО. В худшем - вернет нас к удушающему творческую мысль догматизму.

Для меня очевидно, что любая ТМО может плодотворно развиваться лишь в процессе активного диалога российских исследователей со своими коллегами в западных и незападных странах. Надеюсь, что именно в ходе такого диалога выявится самобытность российской мысли, ибо, как писал еще Владимир Соловьев, «мы неизбежно налагаем

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

свой национальный отпечаток на все, что мы делаем» . Надеюсь и на то, что, размышляя о своем вкладе в глобальное интеллектуальное сообщество, российские теоретики не забудут и об ответственности за формирование желаемого образа будущего страны и мира в целом. Ведь любая социальная теория предполагает не только анализ фактов, но и творческое выстраивание образа общества с характерной для него системой смыслов и ценностей.

Вестернизация и этноцентризм в ТМО

Социальное познание давно занимает умы обществоведов. Дискуссии на эту тему вспыхивают и затухают периодически, отражая амбивалентность веры в универсальность и прогрессивный рост знания. В ХХ столетии начало дискуссий было положено теоретиками так называемого «логического позитивизма», сформулированного последователями Венского кружка в Европе. Следующим крупным этапом стала коррекция логического позитивизма Карлом Поппером с его «критическим рационализмом» и стремлением изменить принципы проверки научного знания. Основатель критического рационализма, в частности, утверждал, что знание не может быть научным, если оно сформулировано как нефальсифицируемое, т.е. если не предложены принципы и условия, при которых прежняя гипотеза будет считаться недееспособной. Затем подошло время «научных революций» Томаса Куна. Кун провел жесткое разграничение между «нормальной наукой» и научными революциями и указал на необходимость понимания социально-групповых условий, дикту-

ющих переходы от одной «парадигмы» нормальной науки к другой. Тем самым исследователь ближе своих предшественников подошел к принципам социологии знания, ряд которых задолго до него были сформулированы в Европе Карлом Маннгеймом и Максом Вебером.

Согласно последним, трактовка общественного знания не исключает, а предполагает понимание социокультурных особенностей его формирования. Дискуссии на темы методологии научного познания продолжаются, но большинство представителей сообщества международников согласны с принципом социальной обусловленности знания. Сегодня уже мало кто верит в сформулированные в рамках Венского кружка сциентистские принципы «логического позитивизма». Да и сам позитивизм стал более сложным и интересным, выйдя далеко за пределы «логического позитивизма» и в целом восприняв критику теории абсолютной и универсальной истины. Общественная наука не свободна и не может быть свободна от идеологии в том смысле, в каком ее понимали вслед за Карлом Марксом социологи Маннгейм и Вебер. Будучи частью общественного сознания, обществоведение активно воспроизводит и продуцирует национальные идеологемы и мифы. Полностью освободиться от этих мифов общественным наукам не под силу, хотя не стремиться к этому нельзя.

В силу обозначенной зависимости познания от особенностей культурного и идеологического контекста многие социальные теории являются этноцентричными в своей основе. В антропологии и социологии этноцентризм при-

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

нято определять как убежденность в «естественном» превосходстве собственной культуры по отношению к остальным3. Этноцентричная теория защищает ценности своей культуры и базируется на нравственном превосходстве одного культурного сообщества над другими. В этом случае другие воспринимаются как недостаточно цивилизованные и представляющие потенциальную угрозу. Специалисты по развитию науки, в том числе социальной, пришли к выводу, что такая убежденность формируется в ходе исторического развития и коренится в институциональных, социальных и цивилизационных структурах общества . Менее склонные к этноцентризму теории определяют «свои» моральные ценности как открытые переоценке, а не абсолютные и неизменные. При этом они рассматривают альтернативные сообщества не столько как угрозу, сколько как источник нового знания.

Теории международных отношений также не свободны от этноцентризма и нередко основываются на жестких посылках породившей их культуры. По справедливому замечанию американского политолога Стэнли Хоффмана, международные отношения являются «американской общественной наукой», отражая и теоретически закрепляя видение мира через призму западной цивилизации . Еще более категорично выразился британский международник Эдвард Карр, определивший западную науку международных отношений как «наилучший способ управлять миром с позиции силы» . Очевидно, что никакая наука не находится вне време-

3 Хороший обзор литературы содержится в: .

68 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

ни и пространства. Западное понимание международных отношений было сформулировано применительно к реальностям западной цивилизации и не обязательно является применимым в остальной части мира. В представленном многообразием культурных, этнических, религиозных и региональных традиций мире вообще сложно представить себе единое понимание международных отношений.

Не случайно многие выработанные в рамках западной интеллектуальной традиции теории плохо приспособлены для объяснения событий, происходящих за пределами данной части мира. Вспомним, например, что попытка привить теорию «шоковой терапии» как образец перехода к рыночной экономике в российских условиях завершилась признанием необходимости ее (по меньшей мере) модификации. Широко распространившиеся теории демократического перехода также оказались далеки от универсальности и продемонстрировали необходимость адаптации к незападным социокультурным условиям. Специалисты помнят, что подобная участь постигла и теорию модернизации. Наконец, этноцентрична и теория демократического мира. Согласно данной теории, демократии не воюют друг с другом. Однако социальные корни демократии могут отличаться и далеко не всегда способствуют установлению мира. Так, некоторые из демократизирующихся режимов Евразии оказались милитаристскими, в том числе по отношению друг к другу .

Не все теории международных отношений одинаково этноцентричны, но все так или иначе являются отражением национального характера и соци-

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

окультурной специфики страны и не могут быть механически перенесены на иную культурную почву . Поэтому перспективы создания своего рода глобальной международной теории остаются туманными, ведь национальнокультурные различия никуда не исчезли и продолжают определять поведение участников мировой политики. Следовательно, важнейшим для международников является не только вопрос о том, возможна ли международная теория, но и вопрос о ее национальнокультурном своеобразии и возможности развития такой теории за пределами западного «центра». Если международной теории не под силу сформулировать универсально действующие законы поведения в мировой политике, то такая теория может стремиться к решению более скромной задачи - выявлению национально-культурных особенностей и традиций в мировой системе, исходя из понимания такой системы как глобально-плюралистической, а не глобально-универсалистской.

Новый теоретический спор: универсальны ли наши знания о мире?

В свете сказанного особый интерес представляет недавний и продолжающийся поныне спор в теории международных отношений. Смысл его связан как с критикой этноцентризма западной теории, так и с выяснением вопроса о том, возможна ли универсальная теория социальных знаний о мире. Этот спор является продолжением и логическим развитием уже состоявшихся споров в ТМО.

Прежние споры могут быть суммированы как движение от полемики среди западных специалистов к постепенному

подключению к теории международных отношений представителей критического направления и ученых, работающих за пределами западного региона. В первой трети ХХ в. активно развивалась дискуссия между выступавшими за запрет войн посредством международного права идеалистами и отрицавшими такую возможность реалистами. В середине века дискуссия о принципах мирового порядка дополнилась спором о методологии исследования. Многие международники уверовали в модернистские или количественные методы сбора и анализа информации о мире. В этом споре модернистам противостояли традиционалисты, или сторонники традиционных исторических и правовых подходов. Наконец в последней трети столетия активизировались представители критического и постструктуралистского направления, атаковавшие мейнстрим за его консервативность и неспособность переосмыслить международные отношения в связи с возникновением и развитием новых социальных движений в мире. Постмодернисты, феминисты, марксисты и другие поставили под сомнение традиционную рационалистски-ориентированную ТМО и ее методы осмысления происходящих в мире процессов. В 1980-е гг. ответом на вызов постструктурализма в Европе и США стало возникновение конструктивистского направления, занявшегося изучением социальных норм, идей и иден-тичностей4.

В начале ХХ! в. заделы представителей постструктуралистского направ-

4 О спорах в теории международных отношений см.: .

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

ления сделали возможным для ученых поставить под сомнение монополию западного познания международных отношений. Уже в последней четверти ХХ столетия стараниями Хейварда Ал-кера и его последователей был остро поставлен вопрос о политической гегемонии и интеллектуальной провинциальности американских теорий МО . Позднее эти усилия привели к активизации сторонников плюрализации процессов познания мира . Арлин Тик-нер, Оле Вэйвер и Давид Блэйни, преподающие международные отношения соответственно в Коломбии, континентальной Европе и США, стали инициаторами серии книг о развитии ТМО в различных частях мира . Элен Пелерин выступила редактором франкоязычной книги о преодолении англоамериканского центризма в международных отношениях . Джон Хобсон опубликовал важную книгу, анализирующую колониальный евроцентризм западных теорий международных отношений . Кроме того, среди теоретиков МО возрос интерес к проблемам цивилизации, цивилизационной идентичности и их влиянию на формирование взглядов о мире .

Новый спор в теории разворачивается на фоне растущих изменений в социально-политической практике международных отношений. Как и любую другую дискуссию в общественных науках, спор о преодолении вестернизации и западно-колониального наследия трудно понять без уяснения его социальных корней. Корни этого спора следует искать в постепенном становлении нового мирового порядка, в основе которого находится распад однополяр-

70 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

ного доминирования в мире США и западной цивилизации в целом. Этот процесс, начатый террористической атакой исламских радикалов «Аль-Каиды» в сентябре 2001 г., был продолжен подорвавшим экономическое господство Запада ростом Китая и других незападных держав и выразился как в материальном ослаблении западной цивилизации, так и неуклонном снижении ее монополии на использование силы в мире. Сначала российско-грузинский вооруженный конфликт, а затем и гражданская война в Сирии продемонстрировали неспособность США и их союзников ограничить использование силы другими (в том числе против ближайших партнеров), а также мобилизоваться на ее использование в условиях противодействия со стороны России, Китая и других крупных держав.

На этом социально-политическом фоне развивается полемика между новыми сторонниками универсального знания о мире и защитниками плюралистического видения мира и ТМО. Универсалисты исходят из онтологического единства мира, требующего формирования единых рациональных стандартов его постижения. Представители либерального и реалистского направления в западной ТМО считают состоявшимся глобальный мир с характерными для него едиными принципами поведения государств и урегулирования международных споров. Для либералов речь идет о формировании международных институтов, в то время как реалисты делают упор на военно-силовое измерение мирового порядка и ведущую роль США в поддержании оптимального для Запада международного равновесия сил. Но и те и другие убеждены, что

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

единство мира подразумевает единство принципов его познания, а онтологический универсализм должен быть дополнен эпистемологическим. Что касается попыток Китая и других незападных культур сформировать их собственные подходы или школы ТМО, то они видятся как несостоятельные, поскольку ставят под сомнение принципы универсальности научного познания (анализ, верификация и др.) и, следовательно, тяготеют к самоизоляции. Так, например, американский исследователь Джек Снайдер выразил готовность изучать конфуцианство как необходимость осмысления китайской стратегической культуры, но отказал ему в праве выступить философским основанием особой китайской школы в ТМО .

С критикой попыток сформулировать альтернативные школы теоретизирования выступают не только западные реалисты и либералы, но и некоторые представители постструктуралистского направления в ТМО. Не будучи сторонниками вестернизации и универсализма западного типа, они, тем не менее, высказываются в защиту все тех же единых принципов научной верификации, сомневаясь в продуктивности как формирования национальных школ в ТМО, так и самого диалога «западного» и «незападных» подходов . Например, для британской исследовательницы Кимберли Хатчинс уже само противопоставление «западного» «незападному» исключает возможность диалога и на выходе не способно дать ничего, кроме нескончаемой взаимной критики, нового противопоставления и усиления провинциальности .

Что касается критиков глобальноуниверсалистского видения, то они вос-

принимают плюрализацию ТМО как естественное отражение плюрализации самого мира с его многообразием властных, социальных и культурных отношений. Корни этой позиции нетрудно выявить в работах представителей различных направлений социальной и международно-политической мысли. Так, некоторые представители реалистского направления, подобно уже цитировавшемуся Карру, считают, что знание не свободно от политики, а, наоборот, включено в систему властных отношений в мире. Следовательно, объективность познания затруднена неравенством сторон, а претензии на универсализм на поверку стремятся закрепить властные интересы и позиции сильного. Сторонники франкфуртской критической теории, подобно Юргену Хабермасу, заходят еще дальше, считая прогрессивную теорию основой социальной и политической трансформации общества . Что касается уже упоминавшихся представителей социологии знания, то для них непреложным остается анализ социокультурных границ универсализма и социального контекста функционирования идей. Наконец, теоретики, работающие в постколониальной традиции, видят в стремлении к универсализму неспособность понять Другого и желание властвовать над ним5 * *.

Означает ли это, что критики универсализма отказываются от участия в формировании единой ТМО? Некоторые из них, вероятно, будут готовы сделать заявления, подобные Фридриху Ницше и представителям французского постмодернизма, согласно которым не только

5 Более подробный анализ литературы содер-

жится в: .

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

Бог, но и автор умер, а значит, и тексты более не несут в себе никакой смысловой нагрузки. Некоторые выскажутся в пользу невозможности единого знания, указав на извечность противостояния великих держав в мировой политике. Однако многие продолжают исходить из важности сохранения общей ТМО в качестве основополагающего научного ориентира. Для них глобально-плюралистическое видение мира не только не исключает, но и предполагает стремление к общим эпистемологическим ориентирам, однако наличие диалога различных подходов воспринимается при этом как непременное условие такого стремления. Необходимо отдавать себе отчет и в том, что на пути к формированию единой ТМО существует немало серьезных препятствий, к которым относятся, в частности, зауженные стандарты рациональности и эпистемологии. Недавние исследования методологов ТМО показали, что само понимание науки в МО должно быть существенно расширено6. Существуют и предложения расширить эпистемологические границы, выйдя за пределы академической общественной науки и проявив открытость к различным философским изысканиям, ориентированным на продуцирование знаний о мире .

Существует ли РТМО?7

Спор о характере познаний о мире находит свое продолжение и среди рос-

6 Американский исследователь Патрик Джексон выявил функционирование четырех научных традиций неопозитивизма, критического реализма, рефлексивизма и анали-тицизма, см.: .

7 В этом разделе я отчасти основываюсь на проведенном мною опросе российских международников-теоретиков. Более подробно результаты опроса будут изложены в отдельной статье.

72 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

сийских теоретиков МО. На сегодняшний день можно говорить о формировании двух полярных позиций.

Во-первых, в российских дискуссиях отчетливо слышны голоса универсалистов, позиция которых близка уже описанной выше точке позиции западных сторонников глобальноуниверсальной ТМО. Критически оценивая состояние российской науки международных отношений, российские универсалисты связывают его с недостаточно активными усилиями по подключению к глобальной науке. Некоторые из них считают этап освоения мирового опыта изучения МО в основном завершенным, но при этом не усматривают в российских исследованиях необходимого для теоретического развития разнообразия и дискуссий, сетуя на доминирование реалистских и геополитических подходов . Большинство же убеждено, что освоение мирового опыта еще впереди, ибо только интеграция в международное профессиональное сообщество может вывести российскую науку из тупиков изоляционистского развития и попыток сформировать «собственные» теории8. Не удивительно, что отношение представителей этой группы к идее создания российской школы МО является отрицательным. В ней усматриваются ничем не подкрепленные амбиции, тенденции к эпистемологическому изоляционизму и попытки оказать на науку идеологическое давление, подобное советскому .

Во-вторых, в российских академических и политических дискуссиях присутствует изоляционистская по-

8 Ответ А. Макарычева на анкету-опрос. Публикуется с разрешения автора.

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

зиция, являющаяся объектом критики со стороны универсалистов. Речь идет о тех представителях российской мысли внутри и за пределами академического сообщества, кто сохраняет убежденность, что все необходимое России для ее интеллектуального развития в основном уже создано, причем преимущественно самими русскими. Нам уже приходилось писать о тенденции к изоляционизму в российской науке МО, коренящейся в российском комплексе превосходства/неполноцен-ности . В российском интеллектуальном сообществе немало тех, кто убежден как в своем обладании истиной, так и в необходимости развития сугубо российской науки в целях важности противостояния «враждебному» Западу. Любопытно, что, отвергая западные постструктуралистские подходы как чуждые евразийским и православным ценностям России, представители этой группы активно заимствуют западные традиционалистские геополитические теории. Свежим примером творчества представителей данной группы может служить недавняя книга основателя неоевразийского направления российской геополитики Александра Дугина «Международные отношения». Автор книги демонстрирует знание различных направлений ТМО, однако в конструировании своей теории многополярного мира опирается на Сэмюэла Хантингтона, Збигнева Бжезинского и других традиционалистских теоретиков геополитической и геокультурной мысли .

Выявленные позиции являются полярно противоположными, не охватывая полностью существо проблемы, с которой сталкивается РТМО.

За двадцатилетний период развития российскими международниками-теоретиками предложен и разработан ряд оригинальных подходов и концепций в осмыслении мировых тенденций и внешней политики9. Потому правомерно говорить о том, что на сегодняшний день РТМО сформировалась в качестве научного направления. Вместе с тем очевидны и серьезные трудности, которые это направление испытывает в своем развитии. Трудно не согласиться с универсалистами, что отчасти эти трудности связаны со все еще слабой интеграцией российских ученых в глобальное сообщество специалистов-международников. У этой темы имеется множество интеллектуальных, институциональных и финансовых граней, каждая из которых должна серьезно обсуждаться. Но необходимо признать и то, что интеллектуальная адаптация к условиям глобального мира едва ли будет успешной без мобилизации собственных традиций общественного мышления. Российским международникам следует обратить внимание на наличие у России собственных и давно развивающихся корней мышления о мире. Об этой стороне проблемы следует сказать особо, тем более что ее решение вряд ли потребует мобилизации значительных финансовых ресурсов.

Как мне кажется, у России за последние несколько столетий сложился огромный, хотя и разрозненный массив теоретических знаний, который вполне может стать основой формирования российской школы в ТМО. С исторической точки зрения, РТМО

9 Подробнее см. в: .

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 73

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

уже сложилась как система размышлений о мире. Такое положение подпадает под определение ТМО, которые предложили в свое время Алкер и его коллеги и согласно которым международная теория есть система научных и культурно укорененных представлений и размышлений о мире . Под это определение подпадают и западные представления о мире, в основе которых лежит концепция отсутствия легитимирующего центра (анархия), правда, при этом теория анархии утрачивает придаваемый ей значительной частью западных международников ореол универсальности, сохраняя свою значимость в рамках данного сообщества ученых. За пределами же западного мира развивались и продолжают развиваться варианты международной теории иного свойства. Думается, что нет серьезных оснований выводить за пределы теорий международных отношений представления о мире мусульманских, православных и иных теологов и мыслителей, ставящих в центр проблему ценностей и долженствующего поведения. Тем более что из этих представлений исходят не только специалисты-обществоведы, но и практикующие дипломаты и политики.

Что касается РТМО, то в ней сложились не одна, а три заслуживающих внимания международников-теоретиков традиции10. Ее представители ориентируются соответственно на подражание Западу (западничество), сохранение независимой государственности (держав-ничество) и самобытной системы культурных ценностей (третьеримство). Под традицией я понимаю преемствен-

10 См. подробнее в: .

74 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

ность представлений о развитии международных отношений, развивающихся на протяжении нескольких столетий русской истории. У каждой из традиций или школ мышления сложились свои образы России и мировой системы, которые при всех исторических модификациях сохранили свою внутреннюю преемственность и отличия друг от друга.

Характерны, например, отличия западников, державников и третьерим-цев в понимании свободы, государства и мировой системы. Русское западничество убеждено в приоритетной ценности свободы, которую оно понимает как освобождение личности и которую находит на Западе, но не в России. Убежденные в неодолимости стремления к индивидуальному освобождению, западники считают западную цивилизацию наиболее развитой и жизнеспособной, а остальной мир - развивающимся в направлении воспроизводства основных ценностей Запада. Первоочередной задачей государства, следовательно, является создание условий свободы, способствуя процветанию и развитию личности. Такие представления существенно отличаются от сформировавшихся в границах двух других традиций русской международной теории - дер-жавничества и третьеримства. Державники интерпретируют свободу как политическую независимость, настаивая на приоритетности сильного и могущественного государства. Поскольку мир воспринимается ими как нескончаемая борьба за власть, державники убеждены, что без сильного государства Россия не сможет сохраниться и выжить. Наконец, для тех, кто видит в России независимую культуру и цивилизацию (Третий

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

Рим), вторичными являются все остальные цели. Не политическая свобода и независимость, а духовное освобождение должно, по их мнению, рассматриваться в качестве главного внутреннего и международного приоритета.

Ни одна из представленных традиций не является внутренне однородной, и каждая развивается в полемике друг с другом и находится под влиянием различных представителей западной мысли. Например, ранее западничество развивалось под влиянием католической мысли, а позднее, в зависимости от его разновидностей, под влиянием Шарля Монтескье, Иммануила Канта, Жан-Жака Руссо и других европейских философов. Державники тоже испытали значительное влияние западных идей, и многие из них восторгались европейской дипломатией Клеменса Меттерниха и Отто Бисмарка, а также американской дипломатией Генри Киссинджера и Збигнева Бжезинского. Даже самобытно-третьеримская традиция русского мышления испытала значительное влияние западных идей - от немецкого романтизма до американских теоретиков плюрализма цивилизаций.

Сегодня для дальнейшего развития РТМО следует активнее мобилизовывать накопленный российской мыслью массив теоретических знаний.

Необходимость

и возможность развития РТМО

Для дальнейшего развития РТМО необходимы новые интеллектуальные ориентиры, ресурсы и импульсы развития. Прежде всего российскому сообществу международников необходима дискуссия о необходимости формиро-

вания национальной школы в глобальной ТМО. Независимо от результатов, сам факт проведения такой дискуссии мог бы стать толчком в развитии РТМО. Российская наука МО во многом продолжает жить заимствованиями западных теорий, не задаваясь вопросом о характере и последствиях такого заимствования. Между тем необходимость учиться у Запада (и не только у него) не отменяет, а предполагает необходимость размышлять о возможностях и границах такого заимствования в интересах сохранения исторически сформировавшейся российской идентичности и системы ценностей.

Необходимость дальнейшего развития «русского воззрения» (Аксаков) обуславливается целым рядом особенностей географического, социокультурного и политико-экономического положения России в мире. Во-первых, на развитие РТМО не может не наложить свой отпечаток глубокое своеобразие страны, ставшее сплавом целого ряда характеристик: преимущественно православного вероисповедания, широты пространства и геополитических вызовов по периметру протяженных сухопутных границ, межцивилизационного культурного положения, довестфальских имперских корней, полуперифе-рийности в системе глобальных экономических связей, антибуржуазности массовых социальных слоев и многого другого. Во-вторых, необходимость развития РТМО диктуется реалиями глобальной конкуренции. Если прав был Карр, что западная теория международных отношений учит Запад искусству управления миром с позиции силы, то развитие международной теории за пределами США и Европы является

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

непременным условием обретения глобального политического равновесия. Давно сказано, что не желающие кормить свою армию будут кормить чужую. Нежелание же вкладывать необходимые ресурсы в развитие ТМО неизбежно обернется тем, что россияне утратят самостоятельную систему взглядов и ценностей. Такая система формировалась в России на протяжении веков, не раз помогая ей ответить на международные вызовы. Сегодня таким вызовом является становление многополярного мира. Если российское руководство претендует на внесение в становление этого мира заметного вклада, то формированию национальной международной теории нет альтернативы.

В связи с этим можно сформулировать две гипотезы, касающиеся развития РТМО и национальной общественной науки в условиях возросшей глобальной информационной открытости. Первое: чем своеобразнее культура страны, тем более активны будут усилия интеллектуального класса по созданию и развитию национальной модели мягкой силы и развития общественных наук в целях адаптации к условиям глобального мира. Второе: чем сильнее давление заимствовать инокультурные идеи (а с ними и ценности), тем более значительными должны быть материальные ресурсы страны, затрачиваемые на сохранение собственной интеллектуальной автономии и сопротивление опасности идейной колонизации.

Думается, что России может и должна принадлежать важная роль в процессе формирования глобальной плюралистической теории международных отношений. Сомневающиеся в справедливости такого утверждения могут

76 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

указать на то, что международные отношения как предмет преподавания и научная дисциплина развиваются в России сравнительно недавно, лишь со времени окончания холодной войны, и, следовательно, гораздо менее развиты, чем такие дисциплины, как политология, социология или экономика. Но молодость преподавательской дисциплины международных отношений не означает, что размышления о мире являются для русских чем-то принципиально новым. Эти размышления, развивающиеся на протяжении многих столетий, следует считать совокупным вкладом в РТМО. Если же они не кажутся кому-то вполне стройными и систематизированными, то не эти ли размышления следует взять за основу в целях развития национальной теории международных отношений?

Формирующейся сегодня РТМО предстоит обратиться к русским корням, кои глубоки и разнообразны. При этом важно учитывать не только социокультурное своеобразие общественных наук, но и органичное для любой теории стремление преодолеть контекстуальную зависимость. Любая теория сильна попытками подняться над описанием и выявить общие тенденции развития предмета. Следовательно, она должна вырабатываться не только на материале национальных споров, но и путем ее постоянного сопоставления с процессами развития иных школ международной теории. Оптимальным для России является путь диалога с доминирующими и критическими направлениями международной теории на Западе и на Востоке. Особенно важно соизмерять русские размышления о мире с западными концепциями и теориями,

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

поскольку последние являются наиболее систематизированными и аналитически развитыми. Освоение западного интеллектуального наследия является важнейшим условием развития российского обществоведения. Такое освоение было и всегда будет необходимым, хотя и недостаточным условием прогресса российского знания.

Таким образом, путь к формированию российской международной теории во многом лежит через воссоздание интеллектуальных традиций размышлений о мире, начиная со времен возникновения русского государства. Наличие таких традиций в государстве с тысячелетней историей едва ли подлежит какому-либо сомнению. Русские уже не первое столетие размышляют и спорят о том, как взаимодействовать с миром, задаваясь вопросами о национальных границах, характере евразийского окружения и системы международных отношений, специфике получения знаний о мире, природе насилия и принципах взаимосвязей человека и природы. Все эти и многие другие вопросы относятся к предмету международных отношений, а следовательно, вполне возможно попытаться реконструировать варианты их осмысления в российских условиях.

РТМО: образ желаемого будущего

Выстраивать международную теорию в России следует, руководствуясь пониманием наличных условий развития страны и мира и тем, какие решения предлагались русской мыслью в аналогичных условиях. Можно выделить три наличных, относительно долговременных условия мирового развития. Во-первых, это связанная со становлением многополярности политическая и эко-

номическая неустойчивость мира. Во-вторых, это диктуемая задачами российской модернизации потребность в новых зарубежных технологиях и инвестициях в национальную экономику. В-третьих, продолжающийся кризис российской идентичности и ослабление системы русских ценностей. Каждое из этих условий обсуждалось в русской международной теорией, причем различные традиции и школы предлагали свои способы на них реагирования. Державники обращали внимание на развивающуюся в мире систему союзов и полюсов, западники вели речь о модернизации, а третьеримцы о возрождении ценностей. Хотя полноценное синтезирование рекомендаций различных традиций было бы невозможно - слишком глубоки имеющиеся между ними понятийные и идеологические различия - современная международная теория должна стремиться к максимально интегральному осмыслению отмеченных условий. Только такая интеграция может стать надежным компасом для движения в глобальном мире.

В заключение намечу лишь один из возможных синтезов различных традиций русского мышления в целях формирования образа желаемого глобального будущего. С точки зрения трех отмеченных условий российского развития оптимальным было бы соединение умеренного изоляционизма и прагматического сотрудничества с внешним миром в целях создания условий для внутренней модернизации и преодоления ценностного кризиса. Первые два условия указывают на необходимость выработки международной мыслью возможностей создания незатратной системы безопасности и сфер глобального при-

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

влечения инвестиций в российскую экономику. Третье условие указывает на необходимость формирования достаточного материального и идейного пространства для широкого обсуждения вопроса о ценностях. Вопрос о том, какие из русских ценностей следует мобилизовывать и развивать в современных условиях для обустройства России и мира, должен стать центральным в русской международной теории. Думаю, что в обсуждении данного вопроса важно понимание относительной независимости своей системы ценностей от ценностей других народов и цивилизаций. Русские ценности и культурные ориентации не могут быть суммированы в понятиях «Запад», «Евразия», «Евровосток» и т.п. Эти понятия тяготеют к принижению культурного предназначения России, страны с многовековым опытом, особой геополитической идентичностью и миссией поддержания культурно-цивилизационного и политического баланса в мире. Очевидно и то, что русские ценности глубже определяемых элитами ориентаций и относятся к народу в целом, выступающему основным субъектом и целью всех предпринимаемых властью реформ и внешнеполитических начинаний.

При этом нет оснований противопоставлять одну систему ценностных ориентаций другой: в трансконтинентальной стране, какой является Россия, западничество может сочетаться и даже органически соединяться с плодотворным сотрудничеством с другими частями мировой системы. Россия может сближаться как с Западом, так и Востоком, оставаясь при этом Россией. Осознание себя в качестве цивилизации с самостоятельной системой политико-

78 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

экономических, исторических и культурных ценностей не означает, что у России нет общих ценностей с другими странами и регионами. Цивилизации не только конкурируют, но и пересекаются и активно взаимодействуют друг с другом. У России, как страны, находящейся на географическом пересечении Запада, Востока и Азии, имеются особые возможности для диалога с другими. Ценностные системы могут выстраиваться на различных уровнях. В каких-то аспектах России будет легче находить общий язык с одними странами, а в каких-то - с другими. Например, в вопросах прав человека и либеральной демократии трения с западными странами будут неизбежны, но у России есть немало общего с Западом с точки зрения общей истории, культуры и стремления создавать ответственное государство. Подобного рода ценностные иерархии следует выстраивать и в отношениях с другими странами. В целом мир ценностей будет напоминать не хантингтоновскую картину столкновения цивилизаций, а сложную картину их взаимопересечения и иерархического взаимодействия.

В содержательном плане российские ценности должны быть сформулированы не как противоречащие идеалам державничества или западничества, а как делающие их реализацию возможной на более широком культурноцивилизационном основании. Держав-ничество и стремление к демократии должны быть интегрированы в российскую систему ценностей как необходимые, хотя и недостаточные условия. От демократии следует не отказываться, а встраивать ее в свой культурносмысловой контекст и систему на-

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

циональных приоритетов. Кстати, за пределами западных стран демократия играет значимую роль, но редко находится в центре государственного развития. Ведь наряду с демократией и защитой основных прав граждан, государство обязано гарантировать стабильность, выполнение значимых социальных программ и безопасность от внешних угроз.

Со временем на основе широко обсуждения будет выработана новая концепция российских ценностей. Имея в виду уже сделанное в русской самобытной теории, очевидно, что такая концепция будет учитывать идеи духовной свободы, социальной справедливости

и трансэтнического единства. Будучи сформулированы, российские ценности не только станут руководством к практическому действию, но и будут прописаны в российской внешнеполитической доктрине как подлежащие защите и распространению, подобно тому как ценности либеральной демократии прописаны во внешнеполитической доктрине США. Со временем станет возможным ориентироваться не только на отстаивание, но и активное распространение российских ценностей в мире. Без такой ориентации внешняя политика обречена на идеологически оборонительный характер, реагируя на вызовы западной и иных цивилизаций.

Список литературы

1. Богатуров А.Д. Десять лет парадигмы освоения / А.Д. Богатуров // Pro et Contra. 2000. Т. 5. № 1. С. 201.

2. Дугин А.Г. Международные отношения: парадигмы, теории, социология / А.Г. Дугин. М., 2013.

3. Кавелин К.Д. Наш умственный строй / К.Д. Кавелин. М., 1989. С. 623.

4. Конышев В., Сергунин А. Теория международных отношений: канун новых «великих дебатов»? / В. Конышев, А. Сергунин // Полис. 2013. № 2.

5. Лебедева М.М. Российские исследования и образование в области международных отношений: 20 лет спустя / М.М. Лебедева. Российский совет по международным делам (РСМД). М., 2013. С. 12-13.

6. Мегатренды: Основные траектории эволюции мирового порядка в XXI в. / под ред. Т.А. Шаклеиной, А.А. Байкова. М., 2013.

7. Российская наука международный отношений: новые направления / под ред. А.П. Цыганкова и П.А. Цыганкова. М., 2005.

8. Современные международные отношения / под ред. А.В. Торкунова. М., 2012.

9. Соловьев В.С. Сочинения: в 2 т. / В.С. Соловьев. М., 1989. Т. 1. С. 297.

10. Цыганков А., Цыганков П. Кризис идеи демократического мира / А. Цыганков, П. Цыганков // Международные процессы. 2005. Т. 3. № 3.

11. Цыганков А., Цыганков П. Социология международных отношений / А. Цыганков, П. Цыганков. М., 2008.

12. Цыганков А.П. Международные отношения: традиции русской политической мысли / А.П. Цыганков. М., 2013.

13. Цыганков А.П., Цыганков П.А. Основные тенденции в развитии российской ТМО. Глава 1 / А.П. Цыганков, П.А. Цыганков. Российская наука международных отношений.

14. Цыганков П. Теория международных отношений / П. Цыганков. М., 2005.

15. Acharya A. Dialogue and Discovery: In Search of International Relations Theory Beyond the West // Millennium: Journal of International Studies 39, 3, 2011.

17. Alker H.R. Dialectical Foundations of Global Disparities // International Studies Quarterly, vol. 25, No. 1, 1982.

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 79

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

32. Hoffmann S. An American Social Science: International Relations // Daedalus 106, 3, 1977.

34. Inayatullah N. and D.L. Blaney. Knowing Encounters: Beyond Paroichialism in International Relations Theory // The Return of Culture and Identity in IR Theory / Ed. by Yosef Lapid and Friedrich Kratochwil. Boulder, 1996.

36. International Relations Scholarship around the World, ed. by A.B. Tickner and O. W$ver. London, 2009; Thinking International Relations Differently, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2012; Claiming the International, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2013.

40. Makarychev A. and V. Morozov. Is “Non-Western Theory” Possible? The Idea of Multipolarity and the Trap of Epistemological Relativism in Russian IR // International Studies Review 2013. Vol. 15. Р 332, 335.

42. Non-Western International Relations Theory, ed. by A. Acharya and B. Buzan. London, 2010.

80 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

Российская теория международных отношений: какой ей быть?

Цыганков Андрей Павлович, профессор кафедры международных отношений и политических наук Государственного университета Сан-Франциско, Ph.D.

Аннотация. В развитии российских международных исследований возникает ряд проблем, связанных со слабым развитием эмпирических исследований и чрезмерной абстрактностью теоретических работ. Статья предлагает осмысливать развитие российской теории международных отношений (РТМО) для преодоления новых экономических, политических и этнокультурных разломов. РТМО все еще находится в процессе формирования, нередко раздираясь в противоречиях и борьбе взаимоисключающих универсалистского и изоляционистжого подходов. В статье поднимается вопрос о необходимости преодоления крайних подходов через сокращение разрыва между преподаванием международных отношений (МО) и русской политической мысли. Для развития международных исследований в России необходимо глубокое знание своих собственных интеллектуальных корней, что невозможно без изучения русской мысли.

Ключевые слова: МО, РТМО, универсалистский подход, изоляционистский подход, русская политическая мысль.

Russia International Relations Theory: What Should it be Like?

Andrei Tsygankov, Professor Chair of International Relations and Political Science, San Francisco State University, Ph.D.

Abstract. Russian IR theory faces many difficulties including underdevelopment of empiric research and overall abstract approach of theoretic studies. The article suggests to reconsider the development of the Russian IR theory in order to face the new economic, political and ethno-cultural challenges. The formation of Russian IR theory is still underway, and it is characterized by contradictions and the presence of mutually exclusive universalist and isolationist approaches. The article raises the question of overcoming the extreme approaches in the IR theory through reducing the gap between the teaching of IR and Russian political thought. The article concludes that the development of IR in Russia requires deep knowledge of its intellectual roots, thus the study of the Russian political thought becomes the necessity.

Key words: IR, Russian International relations theory, universalistm, solationalism, Russian political thought.

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 81

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

1. Bogatyrov A.D. Desiat’ let paradigm osvoyeniya // Pro et Contra. 2000. Т. 5. № 1.

2. Dugin A.G. Mezhdunarodnyie otnosheniya: paradigmyi, teorii, sotsiologiya. M., 2013.

3. Kavelin K.D. Nаsh umstvennyi stroi. Моskva, 1989.

4. Konishev V., Sergunin A. Teoriya mezhdunarodnikh otnosheniy: kanun novikh “velikikh deba-tov”? // Polis. 2013. № 2.

5. Lebedeva M.М. Rоssiyskiye issledovaniya I obrazovaniye v oblasti mеzhdunarodnikh оtnosheniy: 20 let spustia. Rоssiyskyi sоvеt pо mеzhdunarodnim delam (RSMD). Mоskva, 2013.

6. Меgаtrеndi: Оsnovniye traektorii evolutsiyi mirovogo pоriadkа v XXI veke / еds. ТА. Shakleina, А.А. Bаikov. Моskvа, 2013.

7. Rоssiyskaya nаuka mezhdunarodnikh оtnosheniy: noviye napravleniya. Eds. А.P. Tsygankov, PA. Tsygankov. Моskva, 2005.

8. Sоvrеmеnnyie mеzhdunarodniye оtnоsheniya / еd. A.V. Tоrkunov. Моskva, 2012.

9. Soloviyev V.S. Sochineniya v dvukh tomakh. Moskva, 1989.

10. Tsygankov A., Tsigankov P. Krizis ideiy demokraticheskogo mira // Mezhdunarodnuye protsessi. 2005. Vol. 3. № 3.

11. Tsygankov A., Tsigankov P. Sotsiologiya mexhdunarodnikh otnosheniy. Moskva, 2008.

12. Tsygankov A.P. Mezhdunarodniye otnosheniya: traditsiyi russkoi politicheskoi misli. Moskva, 2013.

13. Tsygankov A.P, Tsygankov PA. Osmovniye tendentsiyi v razvitiyi rossiyskoy TMO. Glava 1 / Ros-siyskaya nauka mezhdunarodnikh otnosheniy.

14. Tsygankov P Teoriya mezhdunarodnikh otnosheniy. Moskva, 2005.

15. Acharya A. Dialogue and Discovery: In Search ofInternational Relations Theory Beyond the West // Millennium: Journal of International Studies 39, 3, 2011.

16. Alker H.R. and T.J. Biersteker. The Dialectics of World Order: Notes for a Future Archeologist of International Savior Faire // International Studies Quarterly. 1984. Vol. 28. № 2.

17. Alker H.R. Dialectical Foundations of Global Disparities // International Studies Quarterly, vol. 25, No. 1, 1982/

18. Alker H.R., Biersteker T.J. and Inoguchi T. From Imperial Power Balancing to People’s Wars / International/Intertextual Relations / ed. by J. Der-Derian and M.J. Shapiro. New York, 1989.

19. Alker H.R., T. Amin, T. Biersteker, and T. Inoguchi. How Should We Theorize Contemporary Macro-Encounters: In Terms of Superstates, World Orders, or Civilizations? // “Encounters Among Civilizations”, Third Pan-European International Relations Conference, SGIR-ISA, Vienna, Austria, September 16-19, 1998.

20. Anglo-America and its Discontents: Civilizational Identities beyond West and East, ed. by Peter J. Katzenstein. London, 2012.

21. Aydinli E. and J. Mathews. Are the Core and Periphery Irreconcilable? The Curious World of Publishing in Contemporary International Relations // International Studies Perspectives. 2000. 1, 3.

22. Bilgin P. Thinking past ‘Western’ IR // Third World Quarterly. 2008. Vol. 29. № 1.

23. Carr E.H. The Twenty Years’ Crisis, 1919-1939: An Introduction to the Study of International Relations. London, 2001, p. xiii.

24. Civilizations in World Politics: Plural and Pluralist Perspectives, ed. by Peter J. Katzenstein. London, 2009.

25. Claiming the International, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2013.

27. Doyle M.W. Ways of War and Peace: Realism, Liberalism and Socialism. New York, 1997.

28. Habermas J. Theory and Practice. Boston, 1973.

29. Hagmann J. and Biersteker T.J. Beyond the published discipline: Towards a critical pedagogy of international studies // European Journal of International Relations. 2012. 18.

30. Harding S. Is Science Multicultural? Postcolonialism, Feminism, and Epistemologies. Bloomington, 1998, p. 12.

31. Hobson J.M. The Eurocentric conception of world politics western international theory, 1760-2010. Cambridge, 2012.

32. Hoffmann S. An American Social Science: International Relations. // Daedalus 106, 3, 1977.

33. Hutchings K. Dialogue between Whom? The Role of the West/Non-West Distinction in Promoting Global Dialogue in IR // Millennium: Journal of International Studies. 2011. Vol. 39. № 3.

82 СРАВНИТЕЛЬНАЯ ПОЛИТИКА 2 (15) / 2014

МАТЕРИАЛЫ ДЛЯ ДИСКУССИИ

34. Inayatullah N. and D.L. Blaney. Knowing Encounters: Beyond Paroichialism in International Relations Theory // The Return of Culture and Identity in IR Theory / еd. by Yosef Lapid and Friedrich Kratochwil. Boulder, 1996.

35. International Relations - Still an American Social Science? Toward Diversity in International Thought, ed. by R.M.A. Crawford and D.S. Jarvis. Albany, 2001.

36. International Relations Scholarship around the World, ed. by A.B. Tickner and O. W ver. London, 2009; Thinking International Relations Differently, ed. by A.B. Tickner and D. L. Blaney, 2012; Claiming the International, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2013.

37. Jackson P.T. The Conduct of Inquiry in International Relations: Philosophy of Science and Its Implications for the Study of World Politics. London, 2011.

38. Knutsen O. A history of international relations theory. Manchester, 1997.

39. La Perspective en Relations internationals / ed. Helene Pellerin. Montreal, 2010.

40. Makarychev A. and V. Morozov. Is “Non-Western Theory” Possible? The Idea of Multipolarity and the Trap of Epistemological Relativism in Russian IR // International Studies Review 2013. Vol. 15. Р. 332, 335.

41. Nayak M. and E. Selbin. Decentering International Relations. London, 2010.

42. Non-Western International Relations Theory, edited by A. Acharya and B. Buzan. London, 2010.

43. Shani G. Toward a post-Western IR: The Umma, Khalsa Panth, and critical International Relations theory // International Studies Review. 2008. Vol. 10. № 4.

44. Sinicization and the Rise of China: Civilizational Processes Beyond East and West, ed. by Peter J. Katzenstein. London, 2012.

45. Snyder J. Some Good and Bad Reasons for a Distinctively Chinese Approach to International Relations Theory // Paper presented at the annual meeting of American Political Science Association, Boston, August 28, 2008, p. 10.

46. Thinking International Relations Differently, ed. by A.B. Tickner and D.L. Blaney, 2012.

47. Tickner A. Core, periphery and (neo)imperialist International Relations // European Journal of International Relations. 2013. 19.

48. Tsygankov A.P. and Tsygankov P.A. National Ideology and IR Theory: Three Reincarnations of the “Russian Idea” // European Journal of International Relations 2010. Vol. 16. № 4.

49. Tsygankov A.P. Self and Other in International Relations Theory: Learning from Russian Civiliza-tional Debates // International Studies Review. 2008. Vol. 10. № 4.

50. Van der Dennen J. M.G. Ethnocentrism and In-group / Out-group Differentiation: A Review and Interpretation of the Literature // The Sociobiology of Ethnocentrism. Evolutionary Dimensions of Xenophobia, Discrimination, Racism and Nationalism, ed. by Vernon Reynolds, Vincent Falgar and Ian Vine. London & Sydney, 1987.

51. Waever O. The Sociology of a Not So International Discipline: American and European Developments in International Relations // International Organization. 1998. Vol. 52. № 4.

COMPARATIVE POLITICS 2 (15) / 2014 83